Фанфан-Тюльпан
Шрифт:
С того часа беззаботный маркиз, уверенный, со слов своего управляющего, что злополучное дитя воспитывается у хороших людей и живет счастливо, о нем больше никогда не вспоминал.
И вот теперь, перед лицом вечности, горюя об отсутствии рядом с ним законного сына, бесчинства которого причиняли ему столько огорчений и тревог, маркиз Д'Орильи, который уже задолго до этого совсем остепенился, почувствовал раскаяние и понял, насколько недостойно было его поведение в молодые годы.
Страдая от угрызений совести, маркиз, собрав последние силы, воскликнул тоном, настолько резким и повелительным,
— Немедленно найди его, Тарднуа, я хочу попросить у него прощения. Ступай сейчас же! Я хочу иметь хоть одного сына, который закрыл бы мне глаза!
Ослабев от усилия, маркиз, мертвенно бледный, снова упал на подушки. Тарднуа с беспокойством наклонился над ним. Губы управляющего искривились в торжествующей улыбке.
«Ну, теперь я спокоен, — сказал он себе, — это — конец! Он больше не придет в себя! Фанфан-Тюльпан никогда не узнает, кто его отец!»
В то время как маркиз Д'Орильи доживал последние минуты, его сын, граф Робер Д'Орильи, вот уже двое суток как не появлялся в своем нарядном особняке на улице Кур-де-ля-Рэн, так как играл в карты в гостинице «Трансильвания». И играл неудачно.
Этот знаменитый игорный дом, незабываемое описание которого оставил нам аббат Прево в своем бессмертном романе «Манон Леско», в то время имел громкую славу лучшего увеселительного заведения в Париже и, даже более, во всем свете.
Там происходили свидания богатых и праздных жизнелюбов из высшего света, генеральных откупщиков, разбогатевших на спекуляциях миллионеров, родовитых дворян, изо всех сил старавшихся разбазарить заранее наследство родителей, известных актрис, модных куртизанок. Там назначались встречи всех со всеми.
В огромных залах с позолоченной обивкой стен, не менее просторных и пышных, чем в Версале, непрерывно дефилировала живописная вереница разряженных кавалеров, соблазнительно декольтированных молодых женщин, сверкающих драгоценностями, толкающих друг друга локтями в разгоряченной атмосфере, напоенной опьяняющими ароматами духов, под звуки музыки, то стремительно увлекающие, то сладострастные.
Это был притон, игорный дом, танцевальный зал и ресторан одновременно. Там танцевали, ужинали, флиртовали и, главным образом, играли в карты. «Фараон» царил на зеленом сукне столов. Состояния гибли в мгновение ока под пляшущую музыку менуэтов и томные мелодии паваны.
В тот вечер игра была в разгаре. Толпа игроков с лихорадочно блестящими глазами и искаженными лицами окружала игорные столы. Плечи присутствующих нервно вздрагивали при каждом объявлении крупье. Это был настоящий поток золота, переливавшийся из одних рук в другие и сгребаемый лопаточкой банкометов, которые сидели за своими столами с видом, не менее важным, чем магистрат на трибунах во время заседаний.
Среди блестящей группы игроков был и молодой граф Д'Орильи; он все увеличивал ставки, и его луидоры улетучивались с той быстротой, какую позволяло его постоянное невезение в игре.
Это был молодой человек не более двадцати лет от роду, элегантно одетый в жемчужно-серый костюм, отделанный серебряным шнуром; на его тонком аристократическом и изнеженном лице всегда было высокомерно-заносчивое выражение, а кожа уже приобрела нездоровый цвет — результат развратной и рассеянной
Бесстрастно — по крайней мере внешне — он только успел холеной рукой бросить на стол лежавшие перед ним последние золотые монеты, как чье-то легкое прикосновение к плечу заставило его обернуться.
— Господин Люрбек! — воскликнул Робер, обратив взгляд на человека, который столь вежливым способом отвлек его от игры, и тут же добавил, еле сдерживая скверное настроение, вызванное крупным проигрышем: — Дорогой друг, меня преследует жестокое невезение… Не принесли ли вы мне удачу, наконец?
— Черт с ними, с картами! — весело воскликнул пришедший. — Сегодня вечером владельцы «Трансильвании» пригласили сюда балет из Оперы. Чем торчать здесь за игрой, которая только опустошает ваш кошелек, лучше пойдем полюбуемся на грациозные па хорошеньких танцовщиц!
Робер Д'Орильи нервно встал из-за игорного стола и последовал за приятелем.
Шевалье де Люрбек был датский дворянин, уже довольно давно живший во Франции. Он был представлен ко двору послом своей страны и быстро завоевал доверие короля. Людовик XV высоко ценил его прекрасные манеры и осведомленность в вопросах международной политики. Он был еще молод, хотя определить его возраст было невозможно, всегда строго и элегантно одет; видимо, был очень богат, так как в самом деле вел роскошный образ жизни. Так как он тоже был завсегдатаем «Трансильвании», он подружился с Робером Д'Орильи и быстро приобрел большое влияние на него. Но при этом он не только не удерживал его от беспорядочной жизни, а, напротив, постоянно поощрял его самые большие безрассудства. По странному огню, который вспыхивал в его глазах каждый раз, когда Робер просаживал за игрой в карты еще одну долю оставшегося от матери наследства, можно было заключить, что он поставил себе целью сделаться злым гением молодого Д'Орильи.
Оба приятеля вошли в просторный зал, весь сверкающий огнями. Хрустальные люстры бросали на обнаженные плечи женщин и костюмы мужчин серебряные и золотые блики. Свечи канделябров, прикрепленных к лепным панелям на стенах, отражались в граненых стеклах высоких окон и распространяли запах надушенного воска. В глубине зала возвышалась настоящая театральная сцена, обрамленная пилястрами из розового мрамора, перед ней помещался оркестр, который уже исполнял первые такты Люлли. Темно-красный бархатный занавес медленно раздвинулся. Ярко освещенная декорация изображала лужайку в лесу, окруженную зарослями темных кустарников, откуда вскоре выпорхнули балерины. Это было похоже на полет стаи бабочек, встреченный бурными аплодисментами зала.
Двое друзей, стоя в последнем ряду, внимательно следили за танцем. В это время за спиной Робера появился лакей, который почтительно приветствовал графа и сказал вполголоса:
— Господин граф, прошу простить мне мою дерзость, но господин маркиз Д'Орильи строжайше велел передать Вам, что он желает Вас видеть у себя как можно скорее.
— О, Боже, пусть он оставит меня в покое раз навсегда! — воскликнул граф, повернувшись к слуге спиной.
Но слуга осмелился настаивать:
— Господин граф, несомненно, простит мне, когда узнает, что господину маркизу очень, очень плохо…