Фанфик на"Дневники вампира"
Шрифт:
Я не всегда был вампиром. И никто из других вампиров не обращал меня. Никакие ведьмы не проклинали меня. Я стал таким, какой я есть сейчас, по воле самого Мироздания.
Когда я оказался в этой реальности, в 804 году н. э. на территории будущей Москвы, я ничем не отличался от обычного человека. За исключением того, что убить меня было практически невозможно. Да и сам я не старел, так что от старости умереть не мог.
Первые
Правда, они были не самым опасным в этом мире. Люди, были куда страшнее. Самые обычные люди, без сверхъестественных способностей, но со своими предрассудками, страхами и желаниями. Именно из-за них я чаще всего оказывался на грани смерти. Но так и не умер, о чем нередко сожалел.
О своём "бессмертии" я узнал в первый же день появления в этом мире. Появившись посреди зимней тайги в лёгкой осенней куртке и дешёвых китайских кроссовках, я почти моментально замёрз. Не найдя поблизости человеческого жилья, я не придумал ничего лучше, чем залезть в ближайшую подходящую нору. Откуда мне было знать, что это берлога медведя?
Не знаю, каким чудом я оттуда выбрался. Все было словно в тумане. Я передвигался словно сломанная марионетка, управляя собственным телом со стороны, как компьютерным персонажем в игре от первого лица. Хотя такое сравнение не совсем верно, так как другого тела, более реального, чем этот "персонаж" у меня не было, но по другому объяснить свои ощущения я не могу.
Меня нашла местная отшельница, жрица Макош. Она привела меня к себе домой, отмыла и перевязала раны. На протяжении нескольких месяцев она лечила меня, кормила и молилась своей богине.
От неё я узнал, когда стал более или менее здраво рассуждать, что должен был умереть ещё от первого удара медведя, а не разгуливать по лесу, как оживший мертвец. Сломанные руки и нога, разодранная спина и правый бок. Все это ерунда, по сравнению с проломленным черепом и свёрнутой шеей. И, тем не менее, я был жив. Ходил, ел и пил. Не как зомби из фильма ужасов, а как живой человек. Я разговаривал с ней и реагировал на происходящее вокруг меня вполне осознанно.
Эта странная женщина со смехом признавалась, что выглядел я жутко, - спокойно разговаривающий с ней и отвечающий на вопросы щуплый паренёк с неестественно повёрнутой на
– Макош рассказала мне о тебе, дитя. Ты не порождение Мораны, ты невинное дитя, благословенное любящей матерью, избавленное её любовью от смерти. На твоём челе я вижу след от уст прекрасной женщины, которой я искренне восхищаюсь. Я не могла оставить тебя в беде, дитя.
Ох, как же я разозлился тогда. Не смотря на то, что я родился в век просвещённого человечества и научных открытий, я искренне верил в возможность посмертия. Неважно, что там дальше, - Ад или Рай, может очередная жизнь, реинкарнация, - но я уверен, что смерть ещё не конец. Поступок моей матери, её жертва, лишил её душу бессмертия, жизни после смерти. Понимание того, что моя мать умерла окончательной смертью, что у неё уже нет шанса на перерождение или загробную жизнь в лучшем месте... Это больно и злит неимоверно.
Но больше всего меня злили слова этой женщины о "благословлении". Я не считаю своё бессмертие благословлением. В отличие от многих глупцов, я всегда понимал, что вечная жизнь, не то, о чем следует мечтать. Вечная жизнь - это вечная боль и одиночество. Видеть, как растут, стареют и умирают дорогие тебе люди. Наблюдать за рождением и гибелью стран и народов, за сменой эпох. Это ли не печально?
Я всегда, с самого своего рождения, был слабо эмоциональным человеком. Мои чувства и эмоции были притуплены, ослаблены. Но в тот день, из-за слов старой жрицы, я впервые ощутил всю полноту человеческого горя, боли и гнева. Я кричал на неё, оскорблял, крушил мебель и проклинал мать, обрёкшую меня на такую жизнь. А жрица только улыбалась. Той самой улыбкой, что я видел на лице матери в её последние секунды. Тёплой, любящей и всепрощающей, всё понимающей. От этой улыбки мне стало так больно, что я не выдержал и заплакал. Она подошла и обняла меня, прижимая к своей груди, гладя по голове и приговаривая:
– Ты всё поймёшь. Любящая мать не может причинить вред своему дитя. Придёт время, и всё у тебя будет хорошо. А сейчас плачь. Ни стоит держать боль в себе.
Я не плакал. Я ревел, как маленький ребёнок. Долго, громко и до полной потери сил. Это был первый, но, как оказалось, далеко не последний раз, когда я дал волю своим чувствам. Не смотря на слова жрицы, мне предстояло ещё ни единожды лить слезы.