Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века
Шрифт:
«Невмоготу было в деревне оставаться. Подался в город. Работы никакой, бондарей пруд пруди. Пошел в тюремное управление, книжку армейскую предъявил: младший фейерверкер. «В конвойные пойдешь?» — спросили. Мне все одно: хоть в конвойные, хоть в пожарные. Езжу с той поры на чугунке с вашими: из Москвы в Сибирь, из Сибири обратно в Москву. День, ночь, сутки прочь. Так и жизнь, глядишь, пролетит»…
После Петропавловска отношение к ним со стороны конвойных странным образом изменилось. Менялись каждые три часа, напряжены, на вопросы не отвечают. Чуть что: «нельзя!» «не положено!» «не по инструкции!» Подъем, отбой — строго по часам. К окнам не подходить, по коридору не ходить, по ночам не
Митрич не в счет — и кипяточку свежего принесет во время стоянки, и письма на волю в почтовый ящик опустит, и не стоит истуканом напротив двери уборной, где ты закрылась по нужде. Зато полковника не узнать — будто подменили. Смотрит волком, по утрам не здоровается, на любую просьбу отвечает категорически — «нет».
Запланированный митинг в Петропавловске, к которому они готовились, не состоялся. Тамбурные двери были заперты, в коридор не пускали. Сквозь зарешеченное окно было видно, как по пустынному перрону перебегали казаки. Спускались по ступенькам к вагонам, выстраивались в цепь. Вышел из здания вокзала какой-то чин в окружении свиты, смотрел пристально в их сторону. Перелезшего через ограду молодого парня в картузе поволокли под микитки двое жандармов.
— На каком основании нам не дают выйти на площадку? — крикнула Вера проходившему мимо полковнику. — Воздухом подышать!
— В Нерчинске надышитесь, — бросил он обернувшись. — Времени будет с избытком…
— Показывают зубы, — говорила Вера, застилая вечером постель. — Наверху что-то произошло. Похоже, опомнился от страха Николай.
— Неужели опять реакция? — голос Ани с верхней полки.
— Все возможно. На месте узнаем.
«У-уу-у-уууу! — впереди гудок паровоза. — Уууу-уу-уууу!»
В вагонном купе полумрак, светит подслеповато плафон над изголовьем.
Она дочитывает последние страницы «Овода».
Артур, сражавшийся за свободу Южной Америки, суровый, обезображенный, возвращается в Италию, пишет под псевдонимом Овод статьи, разоблачающие церковь. Попадает в тюрьму, отказывается от помощи в побеге, которую предлагает ему скрывавший до этого свое отцовство епископ Монтанелли. Приговор суда, сцена расстрела. Все перед глазами — зримо, без прикрас…
В слезах она переворачивает страницу.
«— Джемма, вас кто-то спрашивает внизу…
— Вы синьора Болла? Я принес вам письмо…
Письмо, написанное очень убористо, карандашом, нелегко было прочитать. Но первые два слова, английские, сразу бросились ей в глаза: «Дорогая Джим!..» Строки вдруг расплылись у нее перед глазами, подернулись туманом. Она потеряла его. Опять потеряла! Детское прозвище заставило Джемму заново почувствовать эту утрату, и она уронила руки в бессильном отчаянии, словно земля, лежавшая на нем, всей тяжестью навалилась ей на грудь. Потом снова взяла листок и стала читать: «Завтра на рассвете меня расстреляют. Я обещал сказать вам все, и если уж исполнять это обещание, то откладывать больше нельзя. Впрочем, стоит ли пускаться в длинные объяснения? Мы всегда понимали друг друга без лишних слов. Даже когда были детьми»…
Вот и все.
Она закрывает книгу. Сидит в неудобной позе — опустошенная, без мыслей.
«О-о-вод… о-о-вод, — стучат под полом колеса. — О-о-вод… о-о-вод… о-о-вод».
Каторжное Забайкалье
Даурия, как исстари назывался отдаленный край русского государства к востоку и юго-востоку от озера Байкал, обязана своим развитием серебру. Точнее будет сказать — серебряным деньгам.
Ставшая к концу семнадцатого века мировой державой, успешно торговавшая с европейскими и азиатскими соседями Россия наращивала год от года государственный бюджет. Если при восшествии на престол
В «горном узаконении», обнародованном в 1700 году Петром Первым, писалось в частности: «Великий государь указал для пополнения золота и серебра в своем великого государя Московском государстве, на Москве и городах сыскивать золотых, и серебряных, и медных, и иных руд». Императорским указом того же года был создан Рудный приказ, преобразованный в Берг-коллегию, а позже в Горный департамент. Усилия царя-преобразователя были направлены на изыскание собственных запасов валютного сырья. Написанная им собственноручно в 1719 году «горная привилегия» гласила: «Соизволяется всем и каждому дается воля, какого б чина и достоинства ни был, во всех местах, как на собственных, так и на чужих землях — искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы». Говоря иначе, встряхнуться от дремы, снаряжать команды рудознатцев, ехать, плыть — за Камень, в Сибирь, на Север, в Забайкалье. Не может такого быть, чтобы в недрах российских не сыскать меди, золота и серебра.
Нерчинские серебряные руды в Забайкалье были обнаружены первопроходцами на рубеже семнадцатого-восемнадцатого веков. Тогда же на рудниках Большой и Малый Кутлук началась добыча и выплавка отечественного серебра, был построен и заработал на берегу реки Аргунь первый в России рудоплавильный завод по «выпечке» серебра.
Дело вроде бы пошло на лад, да вот беда: количество руды, добываемой вручную из примитивных колодцев и шахт, напоминавших звериные норы, было ничтожным, выход чистого серебра из печей — кот наплакал. Достаточно сказать, что из семисот пятидесяти тонн серебра, израсходованного в царствование Петра на чеканку серебряных монет, лишь две тонны были отечественного производства. Покупное, «пришлое» серебро продолжало ложиться тяжким бременем на финансы империи.
Основным препятствием к развитию полноценного серебряного промысла в Забайкалье было отсутствие необходимого количества рабочих-промысловиков. Край был дикий, безлюдный. Уроженцы здешних мест, буряты и тунгусы, молившиеся каменным идолам, в расчет не шли: малочисленны, лопочут бог знает по-каковски — не разберешь. Лопату с киркой в жизни не держали, силенок не ахти. Не рудокопы по всем статьям.
Не принесли серьезного сдвига в рудном деле прибывавшие в край переселенцы из центральных губерний. Покинувшие родные места в поисках лучшей доли работящие русские мужики под землю лезть не торопились. Рубили лес, строили избы, запахивали делянки под овощи, ловили рыбу, охотились на пушного зверя, собирали ягоду и кедровые орехи. Да пропади оно пропадом ваше серебро, нам и без него тут оченно даже неплохо!
Надежда на свободных людей, которые поменяли бы занятия промысловиков и собирателей лесных плодов на беспримерную по тяжести участь рудодобытчиков, оказалась тщетной, оставалась приходившая не раз на помощь державной власти палочка-выручалочка: подневольный труд. В число перешедших «к кабинету Его Величества» работников рудных месторождений империи и заводов по выплавке серебра, меди, свинца и золота приписали сто тридцать семь тысяч душ крепостных крестьян из центральных губерний, вдогонку к ним — тысячи осужденных за преступления «государевых отступников». Обитателей острогов, ссыльно-каторжных.