Фантакрим - XXI
Шрифт:
— Ты безошибочен, Жан, — ответил Ясенев. — Но сейчас дело не в наших с тобой детективных хохмах… Ты собираешься нас атаковать?
— Откровенно говоря, я вот что думаю, Игорь: к чему приведет наша открытая грызня? Я по-прежнему считаю, что модификация индивидуального мозга должна опережать все остальные направления. Пока мы не загнали в черепную коробку нечто более емкое, оперативное, а главное — более ответственное, пока мы не сделали все это, боюсь, цивилизации придется трястись за свое будущее. Но мне хотелось бы…
— Я тебя понял, Жан, — перебил его Ясенев. — Хочу сказать, чтобы ты знал — я не подпишу ни одного материала против твоей программы, ни одного материала
Нодье немного помолчал, прикрыв веки.
— Спасибо, Игорь, — сказал он наконец. — По-моему, нам пора вступать в настоящий контакт. Ведь наши планеты не так уж далеки друг от друга…
— Это точно, Жан. Когда-то наши предки сумели вместе слетать в космос, а времена были куда темней.
— Времена освещаются людьми, Игорь. Я хочу сказать, что у наших предков были светлые головы…
«Вот так, и, вроде бы, все сказано, — думал Хосе Фуэнтес, — и наступает идиллия взаимности — почти учебный пример на тему философских упражнений Игоря и Раджа. И все слишком прекрасно, чтобы быть реальностью».
Нодье не выключал индиканал и как-то заметно мялся.
— Знаешь, Игорь, похоже, кому-то не терпится стравить нас всерьез…
Ясенев улыбнулся и промолчал.
— Боюсь, чтобы неолуддиты не устроили в эти дни какую-нибудь великую пакость… Впрочем, я становлюсь стар и пугаюсь любой тени… Счастливо, ребята, наша машина пошла на посадку…
Анна не выдержала и побежала. Лес вокруг нее напрягся, стал упругим и цепким. И пляска светотеней в новом ритме стала еще тревожней.
Я хотела пойти немного быстрей и вот, надо же — побежала, пронеслось в голове у Анны, и мысли ее заметались в такт ускорившемуся мерцанию светотеней. Понимаю, что все хорошо, все к лучшему в этом лучшем из лесов… не может произойти ничего плохого… ничего плохого в тишайшем и уютнейшем месте Земли, где самое время цепляется за тебя хвойными лапками, умоляя не спешить… посмотреть бы со стороны на мои нелепые прыжки между деревьями… должно быть, очень смешно… сейчас деревья засмеют меня, попадают от смеха на моем пути… они окружат меня сплошным завалом, и пока я до конца не выслушаю их смех, смех обезумевших деревьев, они не выпустят меня к озеру…
— Тим! Тим! — громко закричала она.
Лес кончился внезапно, и Анна стрелой вылетела на берег озера, к едва колышущейся глади, залитой солнцем и ленивым безразличием.
Это единственное место в мире, думала Анна, чувствуя, что мысли снова обретают сомкнутость, единственное место в мире, где ничего не может случиться, где так славно уповать на вечность, размышлять о судьбах цивилизаций и охапками собирать сюжеты для фанткомпозиций, охапками — как древние художники собирали хворост для очага, чтобы там, в огне, перед ним выплясывали картины неземной красоты и вполне земные заботы, вроде такой, например, — где раздобыть себе ужин. Может, это и плохо, что мне незачем думать о добывании скромного ужина, нет возможности отвлечься какой-нибудь простой насущностью…
Тонкий ноющий звук заставил Анну встрепенуться.
Я вышла совсем не к тому месту, которое любит Тим, решила она. Надо немедленно разыскать его, и тогда рядом с моим мальчиком мгновенно пропадет тревога, исчезнет эта воображаемая пчела. И мы пойдем вдвоем по лесу, мы будем разглядывать пляшущие светотени и давать им имена, и они, поименованные и тем самым оживленные, будут сочетаться в ласкающие глаз образы. Они станут одушевленными фантомами удовольствия и радости и чего-то еще, не выразимого простыми словами…
Анна вновь прислушалась к нарастающему звуку и бросилась бежать по пустынному берегу.
И еще, думал Тим, надо как следует разобраться в истории экологической
Великий парадокс — объединение вроде бы всегда сопровождалось войнами, полезная для развития стыковка цивилизаций неизбежно завершалась социальной сваркой, и в ее раскаленных швах сгорали тысячи или миллионы жизней, а здесь, когда дело запахло всеобщей бойней, нашли иной путь. Если человека припрет как следует, он непременно что-нибудь отыщет… Может, и парадоксов тут нет, только мне они и мерещатся?
Но я до сих пор плохо понимаю ситуацию — что такое, например, экологически ограниченный суверенитет? Почему террористические правительства пали одно за другим после принятия программы глобальной экономической реконструкции? Потому что шантаж произрастает на почве отсталости и нормальные условия развития делают его нежизнеспособным? Или это слишком простое объяснение? Но для ответа на такие вопросы надо хорошенько представить себе предыдущий этап — свертывание гонки вооружений. Без него — о каких глобальных реконструкциях шла бы речь?
И тоже — до чего туманно видится мне этот процесс. Конечно, переориентация военной промышленности на мирные космические проекты, на планомерное преобразование биосферы — оно все так… Сейчас это называют вступлением в новую эру, и мне нужно так много еще узнать, чтобы по-своему ощутить новизну. Потому что на смену ей придет другая новизна, вернее — уже приходит, и ее наступление можно легко проморгать — тебя просто втянут в нее за руку, брыкайся — не брыкайся, втянут, и ты окажешься как бы непричастным к ее созданию, а значит, и к поиску очередного выхода из трудностей. Вообще, впечатление таково, что наша цивилизация стала специалистом по поиску выходов из того или иного тупика. Сначала увлеченно создаются неразрешимые, казалось бы, противоречия, потом ценой диких усилий и гениальных открытий отыскивается едва ли не единственное решение… И вот теперь нечто аналогичное происходит с экспериментами отца. Потом, когда я стану взрослым, будут новые тупики и новые выходы… И что же такое история — цепочка тупиков и выходов? Космический лабиринт?
Вот сейчас неолуддиты пугают мир терроризмом эволюционным. Говорят, что всех людей с непрогрессирующим мозгом загонят в специальные хомопарки какую-то помесь из зоопарков и старинных южноафриканских резерваций… Есть ли здесь доля правды? И в том, что угроза хомопарков — следствие программы реконструкции биосферы? И вообще, не является ли всякий остроумный выход из предыдущего тупика толчком к новым сложностям, к еще более хитрым разветвлениям лабиринта?..
Этого еще не хватало, встрепенулся Тим, похоже, мне мерещатся голоса… Точнее, мамин голос. Но это ерунда — мама возится со своей очередной композицией, и ей нет дела до реального мира. Вечером она непременно спросит меня: «Тимушка, когда же ты сделаешь свой реферат?» А в глазах ее все еще будут мерцать отсветы ее последней композиции, и в общем-то плевать ей на этих луддитов… Но тут в игру вступит папа, и мне придется держать ответ. Да, надо пошевеливаться.