Фантаст Джакомо Леопарди

Ринонаполи Анна

— Застегнись-ка. Говорят, на улице смог.

Бенуччи махнул рукой и побежал к метро; прохожие за­крывали носы шарфами, платками и противотуманными ма­сками. Едва Эроальдо остановился, чтобы получше застегнуть пальто, как на него напал мучительный кашель. Проклятый смог! Невозможно жить без очищенного воздуха, а он слиш­ком дорог; вот если выдержу конкурс, куплю противотуманную маску, во сколько бы она мне ни обошлась!

Через час он уже был дома, на окраине города. Пока пропи­танный кухонными запахами лифт поднимал его на 48-й этаж, Эроальдо мечтал о целебном куполе Пайдеи. Преподаватель средней школы тоже имеет право жить там больше месяца;

неужели Гольденкац — великий защитник учителей — не на­шел времени заняться жилищной проблемой? Эроальдо ре­шил написать ему; право же, он, свободный европеец, без пяти минут преподаватель средней школы, может себе это позво­лить.

Но едва он вошел в свою маленькую двухкомнатную квар­тирку, как вся его уверенность мгновенно улетучилась. Комна­ты походили скорее на кабинки лифта, а подсобные помеще­ния были просто крохотными. Лидия не успела застелить двухъярусную кровать; Эроальдо заметил это еще из прихо­жей, такой узкой, что нельзя было развести руки, чтобы не упереться в боковые зеркала, скрывавшие стенные шкафы.

В комнате сынишки он оправил постель, но когда стал уби­рать ее в стену, дверца шкафчика, вделанного в койку, внезап­но распахнулась и ударила его по колену; он судорожно опер­ся рукой о стену, но в этот момент сзади откинулась крышка письменного стола и сильно стукнула его. Потеряв равнове­сие, Эроальдо упал на стол, сломал его шарнирные ножки и очутился на полу.

— Ничего себе детские комнаты,— ворчал он, поднима­ясь,— да это настоящие мышеловки. — Уныло созерцая повис­шую столешницу, он подумал: опять расходы, в дешевых квартирах им нет конца.

Эроальдо направился было в спальню, но тут же вспомнил, что с утра ничего не ел. Он придвинул к себе телефон и вызвал домашнюю кухню.

— Что желаете? — спросил неприятный скрипучий голос.

— Комплексный обед типа В, впрочем, нет .— Он повесил трубку. — Прикинем… Конечно, неплохо бы заказать обед типа В, но он обойдется в половину моего дневного заработка. Правда, сегодня педагогический совет, и я могу позволить се­бе такую роскошь.

Он приподнял трубку.

«Нет, я же сломал детский столик. Во сколько это станет? Лучше уж закажу обед типа С и двойную порцию хлеба».

— Обед типа С и двойную порцию хлеба в квартиру 288, подъезд 5.

— Контроль, пожалуйста.

— Я учитель Банкони…

— Контроль, пожалуйста.

Эроальдо положил трубку, через несколько минут зазво­нил телефон:

— Что желаете?

Он повторил заказ.

— Опустите голубой жетон, а затем маленький белый. Бла­годарю вас.

Едва он вытер руки, как зажужжал транспортер. Эроальдо снял тарелки с подноса и быстро проглотил макароны с сы­ром под красным соусом, котлеты с картофелем, четыре бу­лочки и стакан вина, после чего разбил тарелки и поднос и выбросил обломки в мусоропровод. Потом, задерживая ды­хание, выпил два стакана воды, чтобы избавиться от подсту­пившей икоты. Какие овощные супы готовят в Пайдее! Если он сделает карьеру, то, может, удастся… И он побежал к маг­нитофону.

«Ошибка прежней критики» — Эроальдо слушал запись сво­его доклада и одновременно прибирал в комнате — «состоит в подмене слова, иначе говоря, средства и даже, по выраже­нию Роже Кампоформа, «канала передачи» — искусством: это породило путаницу. Никто из моих предшественников, то есть предшественников Кампоформа, не задумывался над примене­нием в критике экономитрического критерия, который дал блестящие результаты в лабораторных условиях… словом, ве­ликий

Кампоформ пересмотрел всю историю литературы в со­ответствии с научным или скорее научно-фантастическим по­казателем, описанным в работах… Ах да, я забыл сказать о раз­личии между наукой, научной фантастикой и литературой.

Итак, вначале литературные и научные труды резко отли­чались друг от друга. Но как же классифицировать труды, в которых есть что-то от обеих областей, то есть научную фантастику? Разумеется, сам критерий различия тут не приго­ден, поскольку это понятие расплывчато — разве не может ученый одновременно быть художником, а художник— ученым? Конечно, может! Но традиционная критика, извращая… извращает произведения искусства, отрицая их научную цен­ность. Даже психоаналитическая критика, уже более серьез­ная, хотя и лишенная рациональной методологии, неверно ис­толковывала творчество всех великих писателей-фантастов как результат отчуждения собственного «я».

В итоге эстетика Кампоформа рассматривает искусство как: а) научную популяризацию и историческое отражение одних и тех же научных понятий, б) гипотетизацию возможной ре­альности, будущей или параллельной, в) мемуары предков, следы и признаки которых сохранились лишь в коллективном сознании; художник передает их вернее других, ибо действует подсознательно, г) научную мифологию, то есть раскрытие характера народа или расы в мифологических или романтиче­ских образах».

Эроальдо выключил магнитофон. Да, теорию Кампоформа он знает хорошо, но не мешает повторить ее еще разок.

Наконец в комнате воцарился порядок: он мог сесть, поста­вить магнитофон на стол и сунуть в рот пластисигарету. Еще одна неразгаданная тайна: герои научно-фантастических про­изведений обычно зажигали сигарету, выпускали дым, но не вдыхали вкусный запах. Нет, здесь великие люди прошлого просчитались: подумать только, дымящиеся сигареты… И, вздохнув, он достал кассету классической литературы. До че­го похожи друг на друга все эти кинопоэмы! Как только уче­ники их различают? Кинопоэм чертова уйма, и все они бессю­жетны. Кому, например, нужно изучать какого-то Петрарку, который воспевал Лауру и всяких птичек; ну не смешно ли в 2263 году беспрестанно говорить о птичках?

Вот Данте Алигъери — это совсем другое дело. Прежде все­го речь идет об учебно-приключенческом фильме, цветном и стереоскопическом, фильме совместного производства всех континентов — в нем есть и сюжет, хотя, пожалуй, слишком много действующих лиц. Словом, по Данте он прекрасно под­кован. На экзаменах профессора с коварной придирчивостью задают соискателям вопросы, скажем, такого рода: назовите номер и местоположение стихов Данте о рефракции, отраже­нии, треугольнике, круге и так далее. Он знает карточку на­изусть — здесь его не подловишь. Кроме того, он хорошо зна­ком с новейшими взглядами критиков на проблематику «Бо­жественной комедии».

Так с какой же скоростью летел Данте в рай? Согласно утверждениям самого поэта в первой книге «Рая»,— быстрее молнии. Однако Пирелли совершенно правильно подчеркива­ет, что здесь не может быть и речи о постоянной скорости, по­скольку Данте задерживался на небесных кругах, чтобы побе­седовать со святыми. К этому замечанию Смайл добавляет… а что добавляет, не помню.

…Кстати, что подразумевал Данте под словом «молния»? Общеизвестно, что во времена Данте не знали электромагнит­ных явлений. Возникает вопрос, что имел в виду богоравный поэт: скорость звука, то есть грома, или же скорость света, то есть молнии?