Фантастические тетради
Шрифт:
— Не выйдет, — босианин со знанием дела осмотрел скалистый горизонт, словно понимал толк в горных взрывах, — обвалом накроет дорогу. Мы не протащим верблюда по острым камням.
— Не торопись, Саим, — уговаривала его Янца, — у нас впереди столько вздутой плесени… Найдем дыру пошире, спустим тебя вниз, и ничего не придется взрывать.
— А если не найдем?
— Она права, — подтвердил Аладон, — взрыв, конечно, хорошо, но жить тоже неплохо.
— Суток хватит, чтоб отойти от обвала?
— Может быть, но как ты попадешь в дыру факелом с такого расстояния?
— Я знаю как, — заявил Саим, — уходим отсюда.
Едва
— Знаешь, как пользоваться?
— Ты решил, что я остаюсь?
— Именно. Как только поймешь, что мы на безопасном расстоянии, кидай факел и спускайся к дороге.
— Поищи дурака! — воскликнул Аладон и полез в седло, но Саим стащил его обратно.
— Обещаю, мы подберем тебя… не пройдет и половины суток. Вон там, впереди…
— То, что вы подберете там, меня не интересует. Я не анголеец, чтоб летать на такие расстояния.
— Доверься мне.
— Сам себе доверяйся.
— Или ты хочешь, чтоб я повернул назад? Ты же видел своих двойников. Это проверенный факт.
— В центре урагана не бывает проверенных фактов. Факт в том, что фантазия лишила тебя ума. Твоих двойников я тоже видел — такие же дураки, как ты.
— Аладон, дружище, послушай…
— Или вы оба подниметесь в седла, — пригрозила Янца, — или пойдете пешком. — В доказательство серьезных намерений она поставила верблюдицу в стойку, из которой следовал мощный рывок вперед. Саим с Аладоном вцепились в седельные крепления и злобно переглянулись, но спорить не стали.
— А ты — трусливый беззубый паук, — ворчал Саим, когда экспедиция благополучно отмахала «пол-аладона» пути.
— От безмозглого потрича слышу, — поддержал беседу босианин.
— Огненная вода в железном сосуде — это уже полцивилизации. Она могла навести на след библиотеки. Если б не твоя трусость, мы могли бы уже рассматривать книги, а не трястись по горам.
— Чем плохо трястись по горам? Все лучше, чем лежать под обвалом.
— Еще не родилась та напасть, что найдет на тебя управу. Тебе не грозит даже мука раскаяния. Там, за подъемом, чистая совесть тебя уже ждет. Но я обязательно расскажу двойнику, как ты вчера шарахнулся от поганки.
— Никто не может знать, что ждет за подъемом, — философски заметил Аладон, — там, где побывали твои мечты, ничего реального не осталось.
— Ты еще не передумал топать домой?
— Разве от тебя отвяжешься?
— От меня? Разве не ты маячишь туда-сюда по дороге?
— Я давно был бы дома, если б не пожалел тебя, беспомощного фантазера.
Саим чуть не поперхнулся от возмущения.
— Ах, вот как! Я тебе еще где сказал: можешь убираться в свой лес. Мы не нуждаемся в твоем сострадании.
— Вы — это кто? Хочешь, расскажу, от какой поганки шарахнешься завтра ты?
— Замолчи! — Саим вцепился пальцами в шерсть обвислого верблюжьего горба. — Ты не смеешь говорить об этом, потому что не понимаешь, о чем говоришь.
— Я же дикарь. Говорю, что вижу. Пройдет время, и ты опять начнешь нуждаться во мне. Подождать тебя у обочины?
— Аладон! — крикнула Янца.
— Что я такого сказал? Разве я не предупредил, что мы влипли?
— Перестань. Заткнитесь вы, оба, наконец, у меня чесотка от вашей ругани.
Саим ехал в седле задом наперед, изучая бессовестно-наглую физиономию босианского
— Вперед! — крикнул Саим.
— Назад! — Аладон выскочил из седла и повис на шее верблюдицы над пропастью. — Назад! Назад!
Янца едва успела набросить капюшон на глаза обезумевшего животного, как плетеная подпруга лопнула, и тюки с дорожным барахлом полетели вниз. Сзади, из-за пологого подъема, прямо на них надвигалось пыльное облако, подобно лавине, вбирая в себя все, что попадалось на пути, дорогу мертвого колеса, без надежды и отчаяния пройденную тремя пропащими душами из Фарианских земель.
Глава 21
На редкость омерзительный сон приснился Саиму. Будто его отрезанная голова парит в облаках, отказывается соблюдать закон всемирного тяготения. Никаких таких законов эта голова отродясь не знала, но инстинктивно соображала, что коль уж волей обстоятельств случилось предмету оказаться в воздухе, рано или поздно он должен упасть. Голова не хотела падать. Саим раздувал щеки, кряхтел и пыхтел, а она, как небесный парус, знай себе, уносилась ввысь. Он не сразу решился открыть глаза. Он до смерти боялся не увидеть своего тела, казалось, ему было бы проще расстаться с головой, но случилось страшное… Одинокую голову может обидеть всякий: приготовить из нее суп, например, или тамаципа. Вот если б осталась хотя бы одна рука с кулаком — тогда совсем другое дело. Тогда Саим сумел бы за нее заступиться. Но теперь, вместо того чтобы почувствовать себя очень плохо, он не чувствовал себя никак и понимал, что закрытые глаза — не лучший способ маскировки. Оглядевшись, он увидел просторное небо — светлый день под серыми облаками, перечеркнутый крестом деревянной мачты, свои бесчувственные ноги, привязанные к рее; площадку из ровного камня, в котором тонула палуба самутийской торговой галеры, свои вытянутые руки, привязанные к скобе, торчащей из палубы. Тело дало о себе знать тупой болью в пояснице. Ноги Саим не чувствовал вообще, словно это не его замшевые ботинки подпирали небеса, а совершенно чужие… Он с трудом поверил, что всего лишь висит вверх ногами. Рядом в той же позе висел Аладон, похоже, спал, и уж точно, ему не снились отвратительные сюжеты, потому что выражение его лица было способно отпугнуть самый ужасный кошмар. С другой стороны, таким же способом располагалась Янца, не проявляя никаких признаков жизни, а возле ее связанных рук, присев на корточки, ковырялось живое существо невысокого роста, худое и полуголое, с высохшей серой кожей и блестящим черепом, на котором шевелился пушок белоснежных волос. Существо ловко манипулировало пальцами, снимая с запястья Янцы бисерную ленту, подаренную Саимом. Сняв, оно уселось на костлявую попу и зашевелило губами, водя по ленте указательным пальцем. Но вдруг неожиданно подняло глаза на Саима и злорадно улыбнулось, обнажив белые, необычно крепкие для старика зубы.