Фантастика 1963
Шрифт:
Геологическая комиссия МГГ держала на плоту трехмесячные вахты. Вначале вахта состояла из двух буровых бригад. Но шли годы, и вахта постепенно сократилась до двух человек — инженеров по бурению.
Так продолжалось почти шесть лет. Каждое утро вахтенные инженеры запускали лебедку, пытаясь поднять трубы. Каждое утро проверяли натяжение талевых канатов. И неизменно в вахтенном журнале появлялась запись — на всех языках она всегда означала одно: “Трубы не идут”.
“Карабахский ишак” продолжал упорствовать.
Саша Кравцов был еще студентом, когда началось бурение сверхглубокой скважины. Его чубатая голова
Он обрадовался, узнав, что его напарником будет Уилл Макферсон — один из ветеранов скважины.
Первое время и впрямь было интересно: шотландец, попыхивая трубкой, смешивая английские и русские слова, рассказывал о “сверхкипящей” воде двенадцатого километра и о черных песках восемнадцатого — песках, которые не поддавались колонковому буру и за два часа “съедали” алмазную головку. Посмеиваясь, Уилл вспоминал, как темпераментный геолог чилиец Брамулья бесновался, требуя во что бы то ни стало добыть с забоя не менее восьми тонн черного песка, и даже молился, испрашивая у бога немедленной помощи.
И еще рассказывал Уилл о страшной вибрации и чудовищных давлениях, о странных бактериях, населявших богатые метаном пласты тридцать седьмого километра, о грозных газовых выбросах, о пожаре, который был задушен ценой отчаянных усилий.
Шотландец не любил повторяться, и, когда его рассказы иссякли, Кравцову стало скучно. Выяснилось, что во всем, кроме морского бурения, их взгляды были диаметрально противоположны. Это значительно усложняло жизнь. Они вежливо спорили о всякой всячине — от способов определения вязкости глинистого раствора до сравнительного психоанализа русской и английской души.
— Ни черта вы не понимаете в англичанах, — спокойно говорил Уилл. — Для вас англичанин — смесь из Сэмюэла Пиквика, полковника Лоуренса и Сомса Форсайта.
— Неправда! — воскликнул Кравцов. — Это вы не понимаете русских. Мы в вашем представлении — нечто среднее между братьями Карамазовыми и мастером Али-Овсадом!
Кравцов бесился, когда Уилл рассуждал о вычитанных у Достоевского свойствах загадочной русской души, где добро и зло якобы чередуются параллельными пластами, как глина и песок в нефтеносных свитах. Кравцов усмехался, когда Уилл вспоминал мастера Али-Овсада с его изумительным чутьем земных недр. Однажды шотландец рассказал, как на двадцать втором километре произошел необъясненный до сих пор обрыв труб. В скважину опустили фотокамеру, чтобы по снимкам определить характер излома. Пленка оказалась засвеченной, несмотря на сильную защиту от радиоактивности. Тогда мастер Али-Овсад тряхнул стариной. Он спустил в скважину на трубах “печать” — свинцовую болванку, осторожно подвел ее к оборванному концу бурильной колонны и прижал “печать” к излому. Когда печать подняли и она повисла над устьем скважины, Али-Овсад, задрав голову, долго изучал вмятины на свинце. Потом, руководствуясь оттиском, он собственноручно отковал “счастливый крючок” замысловатой формы, отвел этим
— Ваш Али-Овсад — истинный ойлдриллер, [6] говорил Уилл. — Он хорошо видит под землей. Лучшего специалиста по ликвидации аварий я не встречал.
Шотландец неплохо говорил по-русски, но с азербайджанским акцентом — следствие близкого знакомства с Али-Овсадом. Он вставлял в речь фразы вроде: “Отдыхай-мотдыхай — такое слово не знаю, иди буровой работа работай”. Он вспоминал русское, по его мнению, национальное блюдо, которое Али-Овсад по выходным дням собственноручно готовил из бараньих кишок и которое называлось “джыз-быз”.
6
Нефтяник-бурильщик (англ.).
Кравцов знал Али-Овсада по Нефтяным Камням, и формулы типа “отдыхай-мотдыхай — такое слово не знаю” были ему достаточно хорошо известны.
Любовь к морскому бурению и уважение к мастеру Али-Овсаду были, пожалуй, единственными пунктами, объединявшими Кравцова и Уилла.
Прошли еще сутки. Индикаторы показали, что обе колонны труб — бурильная и обсадная — поднялись вверх еще на двадцать миллиметров. Поднять бурильную колонну с помощью лебедки не удавалось по-прежнему. Было похоже, что земля потихоньку выталкивает трубы из своих недр, но произвести эту работу человеку не позволяет.
Уилл заметно оживился. Напевая шотландские песенки, он часами торчал под полом буровой вышки, у превентеров, возился с магнитографом, что-то записывал.
— Послушайте, Уилл, — сказал Кравцов за ужином, — по-моему, надо радировать в центр.
— Понимаю, парень, — откликнулся Уилл, подливая ром в чай. — Вы хотите заказать свежие журналы на эсперанто.
— Бросьте шутить.
— Бросьте шутить, — медленно повторил шотландец. — Странное выражение, по-английски так не скажешь.
— Повторяю по-английски, — подавляя закипающее раздражение, сказал Кравцов: — Надо радировать в центр. В скважине что-то происходит.
Утром они запросили внеочередной сеанс связи и доложили Геологической комиссии МГГ о странном самоподъеме труб.
— Продолжайте наблюдать, — ответил далекий голос вице-председателя комиссии. — Ведь вам не требуется срочная помощь, Уилл?
— Пока не требуется.
— Вот и хорошо. У нас, видите ли, серьезные затруднения на перуанском побережье. Новая военная хунта препятствует бурению.
— Советую вам свергнуть ее поскорее.
— Ценю ваш юмор, Уилл. Привет Кравцову. Всего хорошего, Уилл.
Инженеры вышли из радиорубки, и духота полудня схватила их влажными липкими лапами. Кравцов поскреб бородку, сказал:
— Черт бы побрал военные хунты!
— Не все ли равно? — Уилл вытер платком шею. — Лишь бы они не мешали работать ученым и инженерам.
— Мир состоит не только из ученых и инженеров.
— Это меня не касается, я не интересуюсь политикой. Смешно на вас смотреть, когда вы со всех ног кидаетесь к приемнику слушать последние известия.
— А вы не смотрите, — посоветовал Кравцов. — Я же не смотрю на вас, когда вы лепите женские фигурки и плотоядно улыбаетесь при этом.