Фантастика 1977
Шрифт:
И чуть ли не на первой неделе моих дежурств - вот оно! даже похолодело на желудке - услышал я знаменательный разговор научных сотрудниц около клетки:
– Шеф сказал, что эта крыса сдохнет завтра утром.
– Не может быть! Бодрая, веселая.
– Ты недавно у нас в лаборатории и не знаешь, что шеф не ошибается никогда.
– Нет, не могу поверить, такая витальность.
– Пари?
– Пари!
Они прошерохтели мимо меня крахмальными халатами в ореоле взбитых причесок и в облаке египетских духов.
Куда же лучше, чего еще мне ждать, если не сдохнет - непременно сообщат этому самому шефу - руководителю лаборатории,
До конца дежурства я представлял, какая тут развернется под моим руководством исследовательская работа, сколько появится новых научных сотрудниц в потрескивающих крахмальных халатах, высоких и разных других ростов, со взбитыми и гладкими прическами, благоуханию же. самых приятнейших духов, вплоть до французских, не будет перерыва, и оно начисто забьет запах экспериментального материала.
Спорная крыса до самого моего ухода чистила брюшко, поводила усами и отчетливо подмигивала, будто хотела сказать: дай вторую ягодку перорально. Я тоже подмигнул ей на прощание, но вторую ягодку решил отложить до утра.
Ночные полеты на этот раз я совершал исключительно по огромным лабораторным залам в сопровождении сонма причесок и белых халатов. Потом вдруг мне приснилась издыхающая крыса, и я на всякий случай пришел на работу пораньше. Шеф действительно знал свое дело - крыса елееле дышала и не почуяла подсунутую ей под самый нос ягоду. Тогда я, недолго думая, разжевал ягоду и намазал кашицей крысиную мордочку. Крыса двинула усами, поморщила ноздри, высунула язык, слизнула ближние крошки раз, два, постепенно слизала все, что достала языком, перевалилась на бок, сняла остатки кашицы с усов, с шерстки. Я подсунул ей еще. К началу занятий крыса по-деловому шустрила, перебирала шерстку на брюхе и оттягивала усы за уши.
Я пристроился неподалеку чистить свободную клетку с расчетом лучше увидеть и услышать, какие будут складываться события вокруг моей крысы. Конечно, не миновать большой научной и общественной заинтересованности, сенсации со сбором всех эндокринологических сотрудников на экстренный симпозиум. Ну и мое неожиданное сообщение с демонстрацией ягод, специально переложенных в нагрудный карман моего синего халата. Надо прикинуть, поместятся ли в виварии телекамеры и осветительные приборы. Только бы не начать заикаться перед микрофоном.
И с самого начала все пошло точно, как я предполагал: прошуршали халаты, повеяли ароматы, раздались возгласы, потом распоряжение:
– Немедленно за шефом!
Через считанные мгновения появился и шеф - заведующий лабораторией, он не пах духами, халат на нем не топорщился от крахмала, он поздоровался со мной, покосившись на мой нагрудный карман, в котором лежала коробочка из-под вазелина с ягодами. Или мне показалось, что на карман. Не останавливаясь, шеф прихватил табуретку, хлопнулся на нее около клетки и уставился на крысу. Крыса тоже заинтересовалась, села на хвост и, глядя на него, теребила лапами усы, норовя затянуть их на затылок.
– Очень прекрасно!
– сказал шеф нашей лаборатории своим сотрудницам. Потом, не вставая с табуретки, он повернулся к крысе
– Теперь признавайтесь, ваша работа?
Я кивнул и полез в карман за коробочкой.
– Исключительно превосходно. Видите, он признается и рассчитывает предъявить нам открытую им панацею или эликсир жизни. Я правильно вас понял?
Я кивнул и протянул ему коробочку с ягодами.
– Не играет значения!
– Шеф отстранил коробочку.
– Даже если бы вы и не подменили издохшую крысу живой, а на самом деле оживили десять или сто издыхающих крыс, то и тогда я не взял бы вашу жестяную баночку. Поймите меня даже неправильно, но наш план забит до конца века, ждут испытаний сотни препаратов отечественных, десятки импортных, за которые плачено не только золотом, но и алмазами, поймите меня хотя бы неправильно!
А когда я пришел к нему подписывать обходной лист, шеф рассказал мне в утешение, что в соседнюю типографию нанялся в вахтеры один пенсионер, чтобы при случае напечатать там по блату свои песни и мемуары. Рассказал и опять попросил понять его даже неправильно. Я сказал: понял. Он обрадовался и сказал, что это даже чересчур очень прекрасно. Мы расстались: он - неколебимо уверенный, что я подменил крысу, я - растерянный и посрамленный.
Ненадолго. Дома я утешился, измерив морщины своим именным кронциркулем - они укоротились на две десятых миллиметра. Ну, ошибся, не так действовал, сорвалось - и должно было сорваться, поймите меня… Стоп… Стоп, почему же это у шефа так убедительно звучало поймите меня хотя бы неправильно? Какой толк от такого понимания? И все эти его “чересчур очень прекрасно”… Выходит, многого я не в состоянии охватить не то чтобы правильно, а хоть чуть-чуть или кое-как. Ведь лезу в науку. С другой стороны, морщины-то, ягоды-то…
И тут же начал, как говорят кибернетики, проигрывать другой вариант с крысой. Не с той и.не со следующей, а с десятой или двадцать пятой, когда уже шеф давно бы ко мне привык, пригляделся, притерпелся. Но проигрывание каждый раз застопоривалось, непременно шеф глядел на мой карман, лишь только я выводил его на сцену. Мне же хотелось, чтобы он перестал ограждать от меня науку, словно я могу ее поранить, допустил к себе по-свойски, позволил шутить запросто и с ним и про науку. Вот тогда и проигрался бы вариант - на спор при нем накормить издыхающую крысу ягодами, а я пригласил бы шефа в соавторы. Короче говоря, я не одумался и по-прежнему мечтал нащупать черный ход в науку, через кухню или мусоропровод, как тот вахтер из типографии - в литературу. Смехотворную наивность вахтера я оценил тотчас, а вот что сам ничем от него не отличался - гораздо позже.
Считал, не выгорело в одной научной конторе, выгорит в другой - бывают же среди ученых люди простецкие, и к себе пускают, и науку дают попробовать на зуб, чтобы убедился ты, как они властвуют над ней. На таких ученых я надеялся, когда проигрывал в своем воображении, что кормлю крысу на спор с ними и как они придут в восторг, оттого что вместе со мной послужат людям. А не замечал, что проигрываю не совсем корректно - беру в игру ученых, которые стараются поставить науку на службу только личным интересам, ожидал же от них бескорыстия. В то же время бескорыстных, бдительных истинных ученых зачислил в недоброжелатели. Оттого я снова сорвался надолго, и хорошо еще, что обошлось без больницы.