Фантастика 1985
Шрифт:
Все это было неправдой. Я был рядом с НП, разведчик дежурил у стереотрубы, связист - у телефонного аппарата, документация - в полном порядке. Но я молчал. Спорить с Ильметьевым или оправдываться было бесполезно.
Мое молчание обозлило его еще больше.
– Вот что, товарищ лейтенант, - сказал он, переходя на официальный тон.
– Придется с вами говорить в другом месте.
“Куда уж в другом, - подумал я, - тут до немцев пятьсот метров”. Но так уж получалось, что начальства или кого-то неизвестного там, в тылу, “в другом месте”, мы зачастую
– А тут, говорят, где-то рядом и “студент” окопался?
– продолжал капитан.
– Этого субчика вообще под трибунал давно пора.
2ут я заметил, что капитан покачнулся. От него пахло водкой.
Выдавать Лоскутова было нельзя. Чего доброго, Ильметьев явится к нему, переломает все созданное им и отправит его в тыл.
– Товарищ капитан, - как можно почтительнее сказал я, - он действительно заходил сюда, но пошел в соседний дивизион за смазкой для оптических осей панорам.
Оптическая ось - линия воображаемая, смазать ее, понятно, ничем нельзя, но подвыпивший капитан, довольный моей почтительностью, не заметил, а может, и не понял подвоха в моих cловах, и, заявив: “Ну то-то же, может быть, за ум возьмется”, - удалился восвояси.
Еще пара дней прошла спокойно. Однажды на наш НП пришел командир дивизиона. Прежде всего он прильнул к окулярам стереотрубы, пошарил по переднему краю немцев. Потом попросил схемы ориентиров и пристрелянных реперов, пригляделся к каждому и сказал:
– Ну что же, НП выбран по-деловому.
– Это было одно из его любимых словечек, обозначавшее высокую степень похвалы.
– Но вот с ориентирами… - Он сделал несколько замечаний, очень метких, с которыми нельзя было не согласиться не только в силу воинской дисциплины, но и по существу, и собрался уходить.
– Вопросы ко мне есть?
– прощаясь, спросил Ефремов.
“Скажу, - вдруг подумал я.
– Все скажу про Лоскутова, ведь замечательное дело парень задумал, помочь ему надо, поддержать, хотя бы охрану поставить”, - но проклятая мальчишеская клятва удержала меня.
– Никак нет, - ответил я, - вопросов нет.
– Будьте здоровы, - сказал майор Ефремов, пожал мне руку и, сопровождаемый ординарцем, исчез в чреве траншеи.
Вскоре Лоскутов закончил монтаж установки и теперь мечтал о контратаке немецких танков - ему не терпелось опробовать устройство в действии.
Что касается меня и остальных, то встречи с танками, в отличие от Лоскутова, никто из нас не жаждал, хотя мы и были готовы к ней.
Но так или иначе этот день настал - нас попытались сбросить с плацдарма.
С утра немцы начали артподготовку и бомбежку наших позиций. К счастью, в район “пятачка”, где мы находились, упало сравнительно немного мин и снарядов, остальные рвались либо впереди - у передовых траншей, либо сзади нас.
Вскоре показались немецкие танки.
Позабыв о Лоскутове, я наблюдал за полем боя, ожидая появления вражеской пехоты: в мою задачу входило, стреляя с закрытых позиций, отсечь ее от танков. Они были еще далеко,
Наши пушки пока не отвечали.
С расположенного неподалеку ПП командира дивизиона прибежал Ильметьсв.
– Чего не стреляешь?
– закричал он.
– Жду, пока пехота появится, - ответил я.
– Жди, жди - дождешься, когда по тебе проедут.- Он убежал к пушкам, стоявшим на прямой наводке.
Вскоре оттуда послышались выстрелы… А танки все приближались, и снаряды стрелявшей пушки не причиняли им вреда.
И вдруг… Безо всякой видимой причины первый, дальше других прорвавшийся танк на моих глазах взорвался. Огромное пламя, столб дыма, башня, отброшенная на десятки метров в сторону…
Остальные продолжали идти вперед, стреляя и наращивая скорость.
Взорвался второй танк.
За ним - третий.
Я понял, что это дело рук Лоскутова, и внутренне ликовал.
Однако танков было много, они шли и шли.
Когда взорвался четвертый, а за ним пятый, в рядах атакующих наступила растерянность. Танки неуверенно зарыскали по полю словно в поисках невидимой опасности. Они подставляли борта, и этим воспользовались наши пушкари-противотанкисты.
Показалась немецкая пехота, и я подал команду на открытие отсечного огня. А передовые танки уже приближались к нам.
Взорвался еще один.
И в это время на НП появился Ильметьев.
– Где здесь Лоскутов?
– орал он, и хотя ему никто нe показывал, подскочил к его окопу.
– Ты что тут делаешь? Марш к пушке, там затвор заклинило!
– Я лучше артмастера пошлю, он все сделает, а я здесь…
– Ах, ты здесь! Трус! Расстреляю!
– Ильметьев выхватил пистолет.
Лоскутов испуганно глянул на него и побежал к пушке. Через минуту она возобновила стрельбу.
Но было уже поздно. Танки ворвались на наши позиции.
Разрывом снаряда меня оглушило и отбросило на дно траншеи. Я успел увидеть, как Лоскутов прыгнул в свой окоп.
А через мгновение тяжелый танк заполз на него и стал утюжить… Раздался взрыв. Меня ударило в грудь, и я рртерял сознание. Последнее, что я запомнил, - это был Ильметьез, бросающий противотанковую гранату в грозную машину, налезающую с другой стороны.
Очнулся я в госпитале, на другом берегу Вислы. Там я узнал, что плацдарм удалось отсгиять.
Ранение оказалось тяжелым, и меня отправили еще дальше в тыл.
В часть я вернулся, когда снега уже покрыли плацдарм.
Наш полк перевели на другой участок - готовилось наступление, части сдвигались, уплотнялись, давали место новым. На плацдарме было тихо, мирно, по-домашнему поднимались дымки из многочисленных блиндажей и землянок в прифронтовом сосновом бору. Ничто не говорило о тяжелых боях, которые здесь были летом. И о том бое уже забыли, а его место разыскать не удалось. Прибыли новые люди, вместо Шарипова, погибшего в тот день, когда я был ранен, в батарее был новый артмастер, вместо Лоскутова в дивизионе - новый арттехник.