Фантастика 1990

Михановский Владимир Наумович

Легкое ускорение, минутная тяжесть, прижавшая экипаж к креслам,- и корабль, получив могучий импульс от корректирующего двигателя, несколько изменил курс.

– Ну вот и все,- облегченно сказал Крамер, посмотрев на экран локатора.- Вроде бы разминулись… Но что это?

В поле зрения экрана вновь вползло знакомое пятнышко.

Поколебавшись у края экрана, оно медленно двинулось к его центру и прочно заняло место в перекрестье визирных линий.

Перед мысленным взором полковника вдруг возник биолог Майкл Тэтчер. Крамер на мгновение задумался, потом вдруг бросился к сигналу тревоги и нажал широкую красную кнопку.

Густой рев, сопровождающийся миганиемчкрасных плафонов, заполнил

помещения корабля, а тем временем полковник уже сбрасывал защитный колпак с пульта управления противомфтеорной пушкой.

– Скорее, штурман, скорее,- торопил он своего помощника,- а то боюсь, мне уже не придется разговаривать с вами. Бортинженер, всю мощность на лазер!

Включена система автоматического сопровождения и ведения огня. Оставалось только ждать. Ждать приближения неизвестного объекта, на дистанцию стопроцентного поражения.

Между тем ритмичные вспышки в иллюминаторе делались все более назойливыми и зловещими.

– Черт возьми, неужели все-таки этот проклятый биолог прав?
– повернулся полковник к штурману.

– Не понимаю, сэр, о чем это вы?
– удивился штурман.При чем здесь старина Майкл?

– Ах, да,- пробурчал командир,- вы же…

Он не успел договорить. Внезапно пятно на экране локатора расстроилось, вспышки в иллюминаторе стали вдруг ослепительно яркими, и вслед за сработавшей наконец противометеорной лазерной пушкой глухой удар потряс весь корабль. Последнее, что смог увидеть полковник,- было изжелта-белое пламя, заливающее помещение командного поста…

Нина ВАДЧЕНКО. ДАР ПРИРОДЫ

Он ушел из дому, как только получил паспорт. Ушел от хороших и внимательных родителей, потому что они были слишком хорошими и сверх всякой меры внимательными. И он себе стал напоминать изнеженную домашними, закормленную подачками комнатную Собачку. Ему повезло. У него был друг с жизнью бездомного пса: вольной и трудной в своей вольности.

Он очень умело влил ему в нутро разъедаю.щую мысль о походах и романтике. И Алексей согласился идти с ним на край света. Потом Алексей пожалел о своем безрассудстве, когда ушел с геологической партией. Но не возвратился. Потом армия. А потом узнал, что умер отец и надо было приехать на похороны, но не смог. Теперь служба закончилась. Самолет, поезд, троллейбус. Осталось перепрыгнуть три ступеньки - и окажется около родной двери. Она такая же - обитая рыжим потертым дерматином с цветочком посредине. Кнопка звонка, как всегда, не работала, и Алексей достал ключ, потом подумал и решил, как в детстве, постучать ключом по лутке. За дверью послышались шаги.

“Мама”,- подумал Алексей и не ошибся Дверь открылась, и мама, в стареньком байковом халате, стоптанных тапочках, стояла перед ним, близоруко щурясь и не узнавая.

– Мама!
– заорал он и бухнулся на колени. Она отшатнулась от здорового детины, но узнала голос.

– Алешенька,- тихо проговорила она. Ему хотелось мурлыкать. Он бы сидел так на пороге еще долго, но в дверях покааалась фигура худого, неестественно выпрямленного человека. Его туловище и откинутая голова с поднятым кверху подбородком напоминали давно затвердевший гипс. Темные очки врезались в переносицу и стали частью застывшего лица. Двигались только ходульные ноги, обутые в старые пыльные черные туфли, и рука, которая держала толстую длинную палку.

Человек нащупал палкой ноги, равнодушно перешагнул через них -и, ни на кого не обращая внимания, прошел в квартиру.

– Кто это?
– спросил Алексей мать.

– Он живет в твоей комнате, так хотел отец.

Алексей растерянно поднялся с колен. Отвратительное

чувство, когда узнаешь, что твое место в жизни занято другим.

Да, уходил и считал себя правым. У Алексея была цель - сделать из себя самостоятельного человека. Он страшно гордился своим поступком, не раз говорил про себя громкие слова, объясняя родителям свой уход. И всегда в его мечтах мать и отец в конце концов соглашались с ним, понимали его и, главное, одобряли. Теперь Алексей понял, что Полярной звездой его самостоятельного пути был поиск. Но всегда было спокойно на душе, потому что где-то есть отец, мать и дом. Это ощущение внутреннего спокойствия было незаметным и важным, как и сама Полярная звезда на фоне огромного звездного неба. Это было главным. А теперь отцу уже ничего не объяснишь. Его нет. Он ушел. Что происходило с отцом? Какие внутренние бури привели его к такому решению - поселить в комнате своего сына чужого странного человека и юридически закрепить за ним эти метры жилья, где Алексей провел свои годы от первого ползания на четвереньках до крадущихся шагов бегства из своей комнаты. Было непонятно и нереально, что кто-то другой может считать твою комнату своей.

Отвратительное чувство, когда узнаешь, что тебя заменили другим. А мама? Алексей растерянно поднялся с колен и посмотрел ей з глаза. Что он ожидал увидеть? Увидел слезы. А под линзой слез сфокусировались горе и страх. Мама чего-то боялась. И он обрадовался. Эгоист. В ее глазах, в прижатых к губам сморщенных от старости руках, в поднятых вверх бровях сын прочитал страх. Страх, что сын будет осуждать отца, страх, что сын причислит и ее к этому решению. Алексей облегченно вздохнул. Ему показалось, что мама ждала его каждый день, каждую минуту. Ждала, чтобы сын освободил ее от какойто тени, закрывающей для нее радость жизни, освободил от человека, которого она боялась. А сын, сильный, умный, ее сын, будет освободителем. Алексей нужен, и поэтому ему стало хорошо и снова спокойно.

– Он слепой?
– спросил Алексей, кивая в сторону своей комнаты.

– Нет-нет, Алешенька, он не слепой, он ничего не видит и не слышит.

Мама отвечала, волнуясь, и волнение это шло от развинченности нервов, от наболевшей темы, от трудной жизни последних лет, от долгого терпения и ожидания каких-либо изменений.

Сын не стал исправлять ее ошибку, не смел ехидно допытываться, какая разница между слепым и этим человеком, который ничего не видит и ходит с палкой и с застывшим от напряжения, от ожидания каких-то ударов туловищем.

Алексею стало больно, потому что мама, сколько он ее помнит, всегда стояла на страже правильного русского языка.

Правильного и точного. Не раз Алеше доставалось за неправильное ударение или неточное слово. Больно и жалко, когда вдруг понимал, что старость отнимает у родителей их жизнь, их ум, здоровье и хоронит человека по частям, тайком.

Сын ничего не сказал. Поднял свой рюкзак на плечо и пошел в квартиру. Мама вдруг схватилась за согнутую и застывшую от мускульного напряжения руку сына, прижалась щекой к потемневшему от дорожной пыли рюкзаку и зашептала, как заклинание:

– Я ждала, ждала, как ждала, не умирала, ждала, спасибо тебе, сынок, спасибо. Дождалась.

Глаза ее были закрыты, лицо напряглось от внутренней значимости слов. Сын понял, что она говорит не для него и не себе. Кому? Кого она благодарит с такой исступленностью?

Кто помогал ей жить и уходить от страха и одиночества? Ответ стоял рядом. Но Алексей не хотел признаваться себе, не хотел слышать ее слова.

– Если можешь, прости мне мой грех и отпусти меня. Отпусти,- она остановилась, можно сказать, застыла в ожидании И вдруг обмякла, вздохнула и прошептала будто из последних сил: - Спасибо…