Фантастика 2003. Выпуск 1
Шрифт:
Еще не окончив фразы, он подскочил ко мне, крепко ухватил за запястье. И тут же в правой руке его оказалось тонкое шильце. Уж не собирается ли эта скотина вгонять мне его под ноготь?
О-о-о… Это было непередаваемо! Я глухо мычала и извивалась, насколько позволяла тугая веревка. Всю меня затопила желтая ослепительная боль, нереальная, невозможная. Так не бывает! Так не должно быть! Жар сменялся холодом, но все забивал какой-то резкий, хищный запах.
И совершенно машинально, не сознавая, что делаю, я скользнула в Сеть. Как ни странно, сейчас она работала.
Не сказать, чтобы здесь, в холодной внутренней серости, боль исчезла. Нет, плескалась, поганая. Но все-таки ощутимо ослабла, по крайней мере, сознание ко мне вернулось. Можно было подключаться.
Только вот к кому? Ни ремонт автомобилей, ни рукопашный бой, ни ковариантные тензоры ничем мне помочь не могли. Не в Доктора же втыкаться лишь узнаю массу неаппетитных подробностей о том, что случится в ближайшие минуты.
А потом меня, закружив как осенний лист, мягко выкинуло в реальность. Серая пелена растаяла, сменившись болью, страхом и вонью.
— Ну что, Юрий Михайлович? — доносился будто сквозь слой ваты голос Фомича. — Как там поживает ваш гуманизм? Не жмет?
Босс скорчился в кресле — точно жук, пришпиленный на булавку в гербарии. Потом вздохнул и с ненавистью произнес:
— Ладно, хрен с вами! Я согласен.
Фомич понимающе кивнул.
— Вот она, реальная жизнь, да? Сразу все на места ставит. Короче, сейчас отсюда уезжаем. Только сперва маленькая формальность. Подпиши. Толь, правую руку ему развяжи. Вот тут, внизу. Вот ручка. Не боись, не кровью заправлена.
— Что это? — глухо спросил Босс.
— Заявление в прокуратуру, — приветливо объяснил Савелий Фомич. Чистосердечное признание. Типа вы, Юрий Михайлович, уже двадцать лет как занимались растлением малолетних девочек. А также мальчиков. Вы почитайте, почитайте, занимательно написано. С конкретными фактами, и люди, между прочим, следователю все подтвердят. А теперь как бы совесть заела. Бывает же у людей такая химера, — блеснул он эрудицией. — Короче, если снова начнешь борзеть, — лысый вновь перешел на "ты", — бумажка в прокуратуру поедет. И что после этого с тобой будет, рассказать? Каких тебе менты висяков прилепят, что с тобой люди в камере сотворят? Давай, чиркнись. А то у Ольги Николаевны еще много пальчиков.
Босс послушно расписался на мерзкой бумажке.
Несколько секунд висела ядовитая, жгучая тишина.
Потом тишина кончилась — громко, с паром, словно в эту кислоту щелочью плеснули.
— Это, блин, что за хренотень? — раздался мужской бас.
В дверях стоял мужик, в серой футболке и не первой свежести спортивных штанах. Размерами с небольшой трактор — во всяком случае, чтобы войти в комнату, ему пришлось чуток нагнуться. И в ширину немногим меньше.
Когда в кислоту льют щелочь, в осадок выпадает соль. Сейчас этой солью была я. Да и, наверное, остальные.
— Ты что, дверь не закрыл? — опомнившись, бросил Толику Фомич.
— Да закрывал же! — огрызнулся тот. — На засов.
— Слышь,
Мужик (приглядевшись, я поняла, что он еще довольно молод) присвистнул:
— Это с какого ж хрена я отсюда пойду? Это ж моей тети дом! Ты вообще кто, козел? Чего тут творишь?
Фомич надулся. Лысина его ощутимо потемнела. Не будь у меня залеплен рот — обязательно бы плюнула. Прицельно.
— Зря про козла-то сказал, — скучающе произнес он. — За базар отвечать надо. Толик, давай.
У квадратного в ладони, оказывается, уже посверкивало шило. Не то, маленькое, что мне вгоняли под ноготь — настоящее, боевое. Где-то я читала, что это оружие пострашнее финки.
И тут мужик меня удивил. Никогда не думала, что такие большие люди способны так быстро двигаться. Что-то кошачье появилось в его повадках, вернее — тигриное. Сперва мне почудилось, будто он присел на корточки — но его нога, совершив странное круговое движение, подсекла лодыжку Толика, и тут же, захватив локоть его правой руки, пришелец что-то сделал.
Судя по отчетливому треску и звериному, нутряному воплю квадратного я поняла, что как минимум вывихнут сустав. Можно было надеяться, что и кость сломана.
Шило бессильно выпало из разжавшейся ладони и угодило острием между половиц. А полы-то в доме рассыхаются, мелькнула вдруг совершенно посторонняя мысль. Перестилать бы надо.
Казалось, время застыло. Умом я сознавала, что все случилось от силы за две-три секунды, ну максимум за пять. Но то ли из-за стреляющей боли в пальце, то ли из-за недавнего визита в Сеть я обрела какое-то иное, обостренное восприятие. Мгновения растягивались у меня внутри, точно резиновая пленка.
Мужик меж тем не остановился на достигнутом — небрежно и вместе с тем уверенно ткнул Толику пальцем куда-то под ухо — после чего принял на кулак сверзившуюся тушу и для гарантии добавил ногой в солнечное сплетение. Ботинки, кстати говоря, у него были основательные. Нет чтобы в жару ходить в сандалиях…
— Ну это ты напрасно, пацан, — тухлым голосом изрек лысый, вскакивая с табуретки. Надо же, выдержка! Так и сидел все это время, наблюдал.
Быстрее молнии он метнулся к противоположной стене. Куда сунул руку, я так и не поняла — но вот уже в его ладони мутно блеснуло что-то металлическое.
— Стоять! — негромко скомандовал он. — Мозги вышибу!
На неожиданного визитера смотрел пистолетный ствол. Не разбираюсь в этих мужских игрушках. Кроме воспетых в старые советские времена нагана да маузера, ничего не знаю. Эта штучка явно была поновее.
— Дядя, брось каку, — сухо и даже как-то скучно сказал новоявленный бабкин племянничек. — Плохо кончишь.
Савелий Фомич лишь дернул тонкими губами. Потом дернул пальцем.
Думала, это бывает тише. Но грохнуло в лучших традициях ковбойских фильмов. Зазвенели осколки. Хрустальная бабкина ваза, поняла я с грустью. Расстроится старушка. Впрочем, будь на месте вазы племянник, она расстроилась бы куда сильнее.