Фантастика 2003. Выпуск 1

Колесников О.

— Как близнецы-братья. Зеркальные стены с ног до головы, телекамеры, охрана…

— Зеркальные стены — это чтобы снаружи нельзя было подсмотреть и подслушать, чем они внутри занимаются. А занимаются они там таким, что…

— Не иначе детской порнографией.

— Гораздо хуже. Так что деньги, которые украл Гордеев, были, можно сказать, ничьи. Ради сохранения коммерческой тайны банк просто спишет их в убыток. Что такое двести тысяч? Олигархи десятки миллионов списывают… на собственные счета, — сказал следователь, и глаза его стали грустными.

Я

хотел было сказать, что это были деньги не ничьи, а Гордея, украденные у него, как он считал, дерьмократами, но вовремя прикусил язык и спросил совсем другое.

— Интересно, от кого вы все это узнали, если Шмат выбросился из окна.

— Шмат, прежде чем спрыгнуть, прилюдно покаялся. Бросал деньги — и каялся, бросал — и опять каялся… Забавно, да? — спросил Артемьев, но сам не улыбнулся. Я тоже особого веселья не почувствовал.

— Так я могу получить свой плащ?

— Да. Я сейчас вам записку напишу, камера вещдоков на первом этаже. Потом зайдите опять ко мне, я вам пропуск подпишу.

Процедура получения плаща заняла минут двадцать. Никаких документов у меня при этом почему-то не спросили, достаточно оказалось записки. А если бы на моем месте был вор? Я хотел было возмутиться, но потом понял, что воры обходят это здание за три квартала, и успокоился.

Вернувшись на второй этаж, Артемьева я не застал. Только его коллега все так же читал тетрадь, насупив черные брови. Все стулья рядом с кабинетом были заняты — как я понял, клиентами угрюмого следователя.

— И чего он так долго… — ворчала бабуся, завязывая потуже платок. Мне к внуку бежать надо, но без бумажки этой, пропуска, и не выпустят, да? — спрашивала она у мужчины, чем-то похожего на Джигарханяна.

— В натуре, бабка, — усмехнулся мужчина, и я не понял, пародирует он язык блатных или выражает свои мысли привычным образом.

В коридоре появился Артемьев, увидев меня, пригласил в кабинет. Молча, ни слова не говоря, подписал пропуск, поставил штампик.

— Так когда я смогу получить тетрадь? — напомнил я.

— Думаю, недельки через три. Позвоните мне, я сообщу, где и когда.

Артемьев продиктовал мне номер, я записал его в записную книжку и вышел в коридор.

Но уйти так просто от заветной тетради я не мог. Подошел к окну, выходящему во двор, плотнее сложил полученный плащ, снова сунул его в полиэтиленовый пакет. Я словно ждал чего-то, надеялся на какое-то чудо…

И чудо произошло. Маленькое печальное чудо.

Из кабинета следователя вдруг послышались громкие голоса — Артемьев явно спорил о чем-то со своим коллегой — потом шум и, наконец, выстрел.

Я бросился в кабинет.

Артемьев раздраженно крутил диск старого, если не сказать старинного, телефона. Его коллега спал, положив голову на левую руку. В правой руке, бессильно свисавшей почти до самого пола, был зажат пистолет. Зеленая тетрадь, раскрытая примерно на середине, лежала на полу рядом со входной дверью.

Увидев меня, Артемьев обрадовался:

— Вызови "скорую"! Через "девятку"!

Сам он, оставив телефон,

осторожно приподнял голову своего коллеги. Стала видна лужица крови на столешнице, между грудью и левой рукой угрюмого следователя.

Я переступил через тетрадь, подошел к телефону, набрал "девятку". Линия была занята. Я набрал еще раз…

В коридоре послышались голоса, и в комнату вбежало сразу несколько человек.

— Что вы здесь делаете? — строго спросил у меня один из них.

— Вызываю "скорую".

— Уже не нужно, — махнул рукой Артемьев. — Идите, идите, мы сами разберемся.

Пожав плечами, я направился к двери.

— Что тут у вас произошло? — спросил все тот же строгий голос у меня за спиной. Поняв, что обо мне уже все забыли, я поднял тетрадь, сунул ее в пакет с плащом и вышел из комнаты.

Внизу, на проходной, кто-то куда-то звонил, кто-то куда-то бежал. Я положил пропуск на стол и вышел. Очень спокойно вышел, словно каждый день краду вещдоки, словно у меня дома не лежат в ящике с инструментами две пачки денег в упаковках без опознавательных знаков банка.

* * *

Утром следующего дня, после контрольного звонка, пришел Артемьев. Выглядел он усталым и был далеко не таким напористым, как в прошлый раз.

— Ждали? — задал он риторический, по его мнению, вопрос.

Я изобразил крайнюю степень удивления.

— Опять вы?! И кого же, по вашему мнению, я убил на этот раз? Предупреждаю сразу: у меня железное алиби именно на тот день и час, в которые произошло преступление!

— Не ёрничайте, — отмахнулся от меня — в буквальном смысле, рукой следователь и уже проторенным путем прошел в гостиную. И, разумеется, по-хозяйски расположился в моем любимом кресле. — Тетрадку вы взяли?

— Что, она пропала? — не просто огорчился, а ужаснулся я. Завещанная мне тетрадь с бесценными записями! Как вы могли допустить такое!

— Следователь, который ее читал, был не просто моим коллегой, но еще и другом. Так что мне было не до тетрадки. Вспомнил я о ней только поздно вечером. Но за это время в кабинете столько народу перебывало, начиная от начальника управления и кончая судмедэкспертом…

Именно на это я и рассчитывал. Одно дело — место преступления на пленэре или в квартире. Туда никого постороннего не пускают. Другое — явное самоубийство непосредственно в милицейском ведомстве. Тут уж ни одна машинистка не упустит возможности заглянуть в комнату, чтобы потом дома в красках описать печальную картину.

— Лучше бы вы мне ее сразу отдали, — вздохнул я. — Вам чай или кофе? Я ведь уже не подозреваемый, так что не стесняйтесь.

— Чай, если можно. Вы уверены, что лучше? — засомневался Артемьев.

— Ну, покойный Гордеев адресовал ее мне…

Я улетучился на кухню, быстренько сварганил — чайник недавно вскипел — две чашки "ахмада" в пакетиках.

— И вы не побоялись бы ее читать? — спросил Артемьев, снимая с маленького подноса изящную чашку.

— А почему, собственно? — не понял я.