Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса
Шрифт:
Это было правдой. Никто Алика не убил – в нашей реальности.
– Вы не назвали сына, – напомнил следователь.
– Это как бы само собой понятно, разве нет?
– Странно, что вы употребили «как бы», – проговорил Учитель. – Это не из вашего обычного лексикона.
– Да? – Я попытался улыбнуться. – Вы успели изучить мой обычный лексикон?
Учитель скользнул по мне взглядом и уставился на свою уже пустую чашку. Я хотел было спросить, не налить ли ему еще чаю, но промолчал.
– Знаете, – сказал Учитель, – когда-то, до репатриации, я окончил психологический факультет Московского университета. Но чистая психология меня не очень привлекала, а распределения в вузах
– Да? – вежливо сказал я. К чему он все это рассказывал? Решил отвлечь мое внимание? От чего?
– А потом, – продолжал следователь, – уже здесь, в Израиле, записался еще на курс журналистики, это был девяносто первый год... Вы приехали позже.
– В девяносто седьмом, – кивнул я.
– Вместе с Гринбергами?
– С разницей в несколько месяцев.
– Собственно, к чему это... Я хочу сказать, что научился разбираться... не столько, может, в деталях и уликах, сколько в характерах и словах, сказанных – и, довольно часто, в том, что не сказано. Понимаете?
Я молчал.
– Вот вы сказали «как бы». Мелочь, как будто, но ни вчера вечером, ни сегодня вы ни разу не вставили в свою речь слов-паразитов, я это заметил. Никаких «значит», «так сказать», этого новомодного «как бы»... Это не ваше. Значит...
– Ничего это не значит, – сердито сказал я.
– Значит, – продолжал Учитель, будто не слышал моей реплики, – вы имели в виду что-то конкретное, употребив это выражение. «Как бы само собой понятно». Не просто понятно, а как бы. Не на самом деле, а якобы.
– Послушайте, – сказал я, – к чему вы клоните?
– И еще, – так и не расслышал меня Учитель, – когда вы недавно разговаривали с ребенком в его комнате... Вы тихо говорили, да, но пару раз повышали голос, и я услышал такие слова: «Ты не должен об этом думать», «ты, только в другом мире»... И еще: «Ты ничего не сделал».
Как он мог это слышать? Я не повышал голоса, во всяком случае, не настолько, чтобы мои слова можно было услышать из гостиной, да еще сидя за этим столом на расстоянии двух метров от двери.
– У меня очень хороший слух, – заметив мое недоумение, сказал Учитель. – Вы не кричали, да, и здесь тоже было не очень тихо, но... Не верите? Хотите, отойдите в тот угол, повернитесь ко мне спиной и скажите что-нибудь – не шепотом, но и не громко, так, чтобы, по вашему мнению, я не смог бы услышать.
– Зачем мне...
– Прошу вас. Мы же разговариваем, и вы должны доверять мне, как я хочу доверять вам.
– Ну-ну, – сказал я, встал, отошел к входной двери, повернулся к следователю спиной и пробормотал себе под нос: – Нашему теляти да волка поймати...
Почему эту фразу? Не знаю, пришло в голову и к тому же догадаться действительно было трудно: слова, которыми я в обычной жизни не пользовался, и к тому же намек...
– Эту поговорку, – сказал за моей спиной Учитель, – вы в школе выучили? Про теленка и волка?
Однако! Действительно отменный слух оказался у блюстителя закона! Может, он и вправду слышал каждое слово, сказанное Игорем и мной? И что понял? Вечная проблема с хорошо слышащими и подслушивающими: главное ведь не слова расслышать, а правильно понять смысл. Год назад я случайно услышал на факультете разговор двух студентов, из которого ясно было, что они задумали убийство преподавателя по фамилии Цидон, типа на самом деле пренеприятнейшего, которому и я в соответствующем настроении подсыпал бы соли в кофе. Но убивать?.. Полдня я раздумывал над тем, что делать: сообщить о своих подозрениях в полицию или декану, а может, сначала объяснить потенциальным преступникам, что человеческая
– Нет, – сказал я, вернувшись к столу, – не в школе. Честно говоря, я не помню, когда услышал эту поговорку.
– Подсознание, – пробормотал Учитель, – обычно выдает такие перлы... Извините, Матвей, вы действительно думали, что я никогда не разберусь в этом деле?
Я молчал. Я действительно так думал.
– За мной числится пара десятков нераскрытых дел, – продолжал следователь. То ли мне показалось, то ли его голос звучал сейчас немного более благожелательно? – Не потому, что они такие уж сложные... убийства в Израиле простые, как и везде, впрочем... Только нудные очень – сотни допросов, тысячи сопоставлений: кто, с кем, куда... Почти сразу вычисляешь: убил такой-то. Но поди докажи. Улик нет, свидетели путают и врут. А парень пускается в бега, меняет документы... Но здесь-то совсем другое, правда? В этом деле одно из двух: или верить всему, что видишь и слышишь, или не верить ничему и никому и считать, что улики подстроены, а свидетели стоят друг за друга горой, договорившись врать так искусно, что, вопреки логике, не сфальшивили ни разу...
Слишком много он говорит, – подумал я. Видимо, сам себя распаляет – улик у него нет, но предъявить начальству подозреваемого он должен, а кто из нас больше других годится на эту роль? Но ведь не сейчас он начнет меня арестовывать?
– До вашего разговора с мальчиком, – сказал Учитель, – я предполагал, что все вы вводите следствие в заблуждение.
– Что вы поняли из нашего разговора? – довольно грубым тоном спросил я. Мне это не нравилось. Возможно, он все-таки стоял у двери. Может, слушал через замочную скважину. Если сидел за столом, то не мог услышать ничего существенного. Или мог? Слуховые свои способности Учитель мне продемонстрировал.
– Не так уж много... – с сожалением произнес следователь, взгляда я не отвел, так мы и смотрели друг другу в глаза и, кажется, даже не моргали, такая у нас случилась непроизвольная игра в гляделки. – Но днем я внимательно изучил медицинскую карту Гринберга из больничной кассы. Его странные болезни... Поговорил с врачом. С женой и матерью.
– Но больше всего, – продолжал Учитель, заглянув в свой блокнот, найдя в нем какую-то строчку и подчеркнув ее ногтем указательного пальца, – больше всего меня заинтересовал дневник Гринберга, я, честно говоря, искал там указания на возможных... ну, вы понимаете... а обнаружил...
Интересно, что он там понял? Дневников на бумаге Алик не вел, а компьютерные записи были такими схематичными, что даже я, увидев как-то одну из них, с трудом понял, о каком именно событии из своей жизни он решил оставить эту странную метку.
– Так вот и сложилось... – говорил между тем Учитель. – Медицинская карта, намеки жены и матери, ваши слова о Многомирии, дневник, найденный... нет, не в ванне, а в компьютере... ваш разговор с мальчиком... И еще, помните: «Если отбросить все нелепые и неправдоподобные версии, то та, что останется, даже если покажется совсем невероятной, все равно будет истиной»?