"!Фантастика 2023-109". Компиляция. Книги 1-18

Одувалова Анна Сергеевна

Лабастьер Первый, Внук Бога, пленник, сидел на мягкой циновке, привалившись спиной к стеновому покрытию. Руки его были схвачены за запястья металлическими браслетами, а те – цепочками прикованы к стене так, что почти не стесняли его свободы. В то же время снять их самостоятельно он не имел ни малейшего шанса.

Он выглядел усталым, но не измученным. Было очевидно, что Лайвар не пытал его, и Наан почувствовала себя более комфортно: степень ее вины оказалась несколько меньшей, чем она предполагала.

Лабастьер молча смотрел на нее, ожидая, что разговор начнет она.

Но сделать это ей было не так-то просто. Некоторая тяжесть на душе у нее все же осталась. Бремя вины за то, что она предала чужую любовь… Его любовь. Ведь и Лайвар говорил ей, что она – единственная самка, которую император любил когда-либо по-настоящему; и она воспользовалась этим… Но она пыталась подавить в себе это ненужное чувство, повторяя про себя слова Лайвара: «Любовь чудовища не имеет цены…»

Пауза затянулась. Наконец Наан, встряхнувшись, спросила о том, что так и не успела толком выяснить у брата:

– Чего они хотят от тебя?

Лабастьер Первый криво усмехнулся:

– Ты предала меня, даже не зная, зачем? – эти слова, как пощечины, обожгли ее лицо. – Похоже, ты сделала это только для того, чтобы принести мне неприятность.

Она не привыкла прощать пощечины.

– Ты почти угадал, о, возлюбленный жених мой, Внук Бога, умеющий быть везде… – ритуальное обращение звучало сейчас скорее издевкой, чем данью традиции. – Я помогла им лишь потому, что они, в отличие от тебя, ПОПРОСИЛИ меня о помощи.

– Когда-то я просил стать тебя моей женой…

– Э, нет! Ты не просил, ты ВЫБРАЛ меня. Как вещь из множества подобных, уже давным-давно принадлежащих тебе.

– У народа махаон так было всегда.

– Неужели? А я-то думала, так было только до того, как ты стал императором. Я думала, ты сам провозгласил равенство видов и полов. Но я забыла одну деталь: для себя ты сделал исключение.

– Гордость… Только этим ты и твой брат похожи друг на друга. Но зато этим похожи ОЧЕНЬ. И, наверное, за это я и люблю вас обоих так, как не люблю больше никого.

– Любишь? Лайвара?! И обрезаешь ему крылья, отрубаешь ему руки! «Любишь» меня и преследуешь, демонстрируя своим подданым, что раздавишь меня, как тлю!.. – говоря это, она вытянул ладони и хлопнула ими, повторяя жест голографического изображения Лабастьера на площади.

– Что касается тебя, то ты видела: я прилетел за тобой один и безоружный. Что же касается его… Ты ведь знаешь, он пытался убить меня. И не единожды. Кто угодно на моем месте попросту казнил бы его, или же, как минимум, на всю жизнь упрятал в темницу.

– Ты ждешь благодарности? – усмехнулась Наан. – Ты оставил его в живых лишь для того, чтобы тебе было с кем играть в свои жестокие игры, разгоняя тем самым свою чудовищную скуку. Не только ты, но и он прекрасно знает об этом.

– Я уже привык к тому, что благодарность, став неотъемлемой частью Новой Религии, покинула души моих подданных.

«Как он красив! Как красив!!!» – внезапно полыхнуло в висках Наан, но она подавила в себе этот неуместный порыв.

– Ты так и не ответил мне, чего же хочет от тебя Лайвар.

– Многого. Но в то же время все его требования можно выразить одним

единственным словом. И это слово – «власть». Вся власть в этом мире принадлежит мне, а твой брат считает этот расклад несправедливым. Ему, в частности, не нравится моя затея со строительством межзвездного коробля. По его мнению, во имя великой мечты путешествия к иным звездным системам, бабочками приносятся чересчур большие жертвы. Да и мечту эту он называет не иначе, как «мечтой бескрылых», презрительно морщась при этом, как будто бы не бескрыл сам… Мне же эти жертвы кажутся вполне оправданными и даже естественными. Кому, как не бабочкам, считаю я, мечтать о все более дальних и все более быстрых полетах и претворять эту мечту в реальность?

– Ему, которого бескрылым сделал ты, я склонна верить в большей степени, нежели тебе. Потому что знаю, как легко ты приносишь в жертву целые города, а то и народы.

– Если ты думаешь, что это легко дается мне, ты глубоко ошибаешься…

– Убивая, ты плачешь от жалости? Не верю. Но если и так, это не делает твои преступления менее тяжкими.

– Я… К сожалению, жертвы бывают необходимы. Прежде чем принести очередную, я тщательно взвешиваю все возможности, и лишь убедившись, что без жертв не обойтись, выбираю самый бескровный вариант. Но и тогда совесть моя не бывает спокойна. Пожалуй, я расскажу тебе о том, как погибли мои родители. Тогда, возможно, ты изменишь свое мнение обо мне. И присядь, в конце концов, мне уже надоело разговаривать с тобой, задрав подбородок.

…Ливьен и Рамбай не слишком-то дорожили своим статусом «святых» в скрижалях Новой Веры и вели себя, не руководствуясь ее интересами. Их власть и популярность были сравнимы лишь с властью и популярностью Лабастьера, но они никогда не пользовались этим.

Рамбай тяготился жизнью в Городе маака, не прижился он и в великолепном дворце, который выстроили для него и Ливьен махаоны. Прожив в цивилизованном мире несколько лет, родители императора покинули его, уединившись в лесной чаще, в скромном, но уютном дупле древней секвойи и жили там затворниками, словно замаливая в глуши некое страшное прегрешение. Рамбай охотился, хотя необходимости в этом и не было, а Ливьен занималась нехитрой домашней работой.

Время от времени Лабастьер навещал их. Трудно поверить, но он по-настоящему любил их, хотя и не находил с ними общего языка. Нередко он привозил подарки – различные предметы, созданные по технологиям бескрылых, которые он усердно внедрял в жизнь бабочек. Но его родителям не приглянулся ни антиграв, ни бластеры-плазмобои, ни голографический проектор, с помощью которого можно было наблюдать забавные сценки, разыгрываемые актерами или узнавать новости цивилизованного мира… Родители неизменно мягко отклоняли все его дары. Лишь два из них привлекли их внимание: Ливьен приняла маленького механического работника, беспрестанно ползающего по гнезду и наводящего чистоту в нем, и работник «прижился», а Рамбай закрепил на макушке соседнего с их дуплом дерева портативный оптический телескоп и время от времени вглядывался через него в ночное небо.