"Фантастика 2023-200". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Обдумывая, что мне с товарищем Яковом делать дальше, разбирал содержимое карманов авантюриста. Теперь уже не просто российского масштаба, а международного.
Так, паспорт в темно-синей коленкоровой обложке. Сверху написано – Eesti Vabariik, дальше герб с изображением трех львят, далее – Republique d’Esthonie. Значит, Яша подданный Эстонской республики? Стало быть, прибыл во Францию вполне легально. Внутри и фото имеется – страшная бородатая рожа напоминающая абрека. Вживую Блюмкин тоже не лучше. Как это пограничники не испугались?
Выдан паспорт уроженцу города Петсери Эстонской республики Киршенбауму Гершу, тридцати пяти лет от роду. Петсери… Это где такой город? Латинскими буквами Petseri. Или правильно
Паспорт, судя по всему, настоящий – наличествуют водяные знаки, чернила не стираются, оттиски печатей ровные, края не смазаны. Кто же Яшеньку обеспечил такой классной ксивой? Вряд ли сам добыл, времени мало для солидной подготовки. Возможно, армейская разведка поспособствовала. Нужно взять на заметку, мне тоже надобно поискать знакомства среди эстонских товарищей. Иностранному отделу ВЧК заграничные паспорта позарез нужны.
Что у него еще? Пачечка банкнот – долларов штук на триста и четыреста франков. Не густо, но на пару месяцев хватит. А если жить скромно и по кабакам не ходить, то при желании можно растянуть и на дольше. А больше никаких интересных бумаг. Понятное дело, Блюмкин человек опытный, листочков с записями инструкций и адресами явочных квартир при себе не носит, полагаясь на память.
А еще пистолет. Он был не в кармане, а в рукаве, на резинке. Надо охрану предупредить, чтобы была внимательнее. Браунинг образца одна тысяча девятьсот шестого года. Впору предположить, что Коминтерн закупил какие-то неликвиды браунингов, а теперь снабжает ими своих сотрудников. Нет, оружие не самое редкое, но некая тенденция наметилась. Любопытно, Блюмкин его с собой тащил или здесь получил? Теперь это мой трофей. С собой его таскать не стану, а в столе пусть лежит. Мало ли что.
Держать Блюмкина в подвале не вариант. Ладно, что сегодня нет уборщиц и прочего обслуживающего персонала из числа местных жителей, а что потом? Французы, хотя их и считают разгильдяями, народ вполне себе законопослушный. Мигом сообщат в полицию, что в советском торгпредстве есть собственная тюрьма. Поди потом доказывай, что ее нет. Попросить Ольгу Сергеевну пристрелить сукина сына? Эта запросто исполнит, но что потом с трупом делать? Нужно искать тех, кто вывезет тело за город, закопает. В романах любят топить трупы в Сене, но мы-то знаем, что обязательно обнаружится свидетель, да и трупы имеют обыкновение всплывать. Наша охрана из числа ветеранов Иностранного легиона на «мокруху» не подпишется, им свобода дороже. Тот же Лаврентьев меня с удовольствием заложит полиции. Гильотинирование во Франции никто не отменял. Уронить Блюмкина на пол, засунуть в больницу? Надо этот вариант обдумать, но… Бьюсь об заклад, что Яков Гершевич здесь не один, а с товарищами. Не упомню, чтобы среди достоинств Блюмкина знание французского языка. И что остается? Дать пинка под зад и выкинуть вон? Придется, если ничего другого не придумаю. Покамест поручу товарищам расспросить Блюмкина со всем пристрастием и прилежанием.
От размышлений меня отвлекла Светлана Николаевна.
– Олег Васильевич, трубку возьмите, – недовольным тоном произнесла секретарша. – Вас из этой, франко-русской ассоциации спрашивают. Видимо, опять денег хотят. Может, послать их подальше, чтобы не клянчили?
О том, что «Ассоциация русско-французской дружбы» состоит из моих же сотрудников, в торгпредстве знают не все. А зачем? Хорошо, что вообще знают о ее существовании, и о том, что ей время от времени требуются деньги. Но вот про то, что эти деньги они получают, не знает даже моя правая рука товарищ Книгочеев.
Я сделал суровое лицо – мол, начальнику лучше знать,
– Слушаю внимательно.
– Товарич Ку’сто, – на ломаном русском языке отозвался Потылицын, не соизволив представиться. – Мне оппять нада с фами фстретится.
На сей раз бывший поручик изображал финна говорящего по-русски. Почему финна, а не шведа, кто его знает, но мы на всякий случай договорились именно так – что-то из финно-угорского или германского. Чтобы враги не догадались, если уже озаботились прослушкой. И плевать, что ассоциация русско-французская, но Потылицыну так интереснее. Слегка переигрывает кавалер, но это по молодости, пройдет.
– Товарищ, вы же знаете, что я очень занят, – сухо сказал я. – Работы много, текучка заедает. Если только через неделю, а лучше через полторы. Времени совершенно нет, я даже Вивальди не успеваю послушать.
– Ха-рра-шо, товарич, путу жтать. Денги наше фсе. А фремени дватцать от фека, не польше.
В трубке раздались гудки, а я полез за чековой книжкой.
Шифр не сложный, если кто постарается, то сможет догадаться, что мы с Потылицыным договорились встретиться через полтора часа в кафе с немудреным названием «Времена года», и ему нужно двадцать тысяч франков. Я мог бы назвать и другие адреса: «все идет по кругу» (встреча в «Ротонде»), или – «не сыпьте слова, это не мука» («Два мельника»). Есть и другие варианты, но нам пока хватало, тем более что «шифроваться» нужно не мне, а самому Потылицыну. Для меня это обычная работа, а для экс-поручика и кавалера встреча с советским торгпредом не желательна.
Вадим Сергеевич уже успел основать «Ассоциацию русско-французской дружбы», получившей в префектуре восьмого округа официальный статус культурно-благотворительной организации способствующей поддержанию материального и морального благосостояния бывших подданных российской империи, а теперь спокойно, без форсирования событий, начал привлекать в нее русскоязычное население Парижа, отдавая предпочтение уже существующим организациям и объединениям эмигрантов, в столице Франции оказалось как грязи. Тут тебе и «Братство Александровских кадетов» и «Землячество жителей города Тулы» и «Союз представителей земских исполнительных органов», «Общество друзей русской книги», «Почитатели святаго страстотерпца Николая» и «Купечество первой гильдии». Еще (только не смейтесь!) наличествовал «Союз меча и орала».
Больше всего оказалось «братств» (Потылицын насчитал восемь), «артелей» (шесть) и «союзов» (пять). «Братствами» любили именоваться однополчане и выпускники военных учебных заведений, в «артели» сбивались художники, музыканты, бывшие артисты русских театров, а «союзами» себя именовали все, кому не лень. Но реальное количество грозит стать на порядок выше, потому что работа еще только-только началась. Для «затравки» Потылицын с Холминовым посетили парочку православных храмов, посидели в пяти местных кабаках, и результат пошел. Члены одной организации сообщали о появлении в Париже нежданных благотворителей другим, а кое-кто состоял сразу в нескольких союзах.
Через неделю мои ребята перестали справляться, и им пришлось нанимать на работу еще троих, чтобы только фиксировать названия организаций, возникавших стихийно, а затем либо приобретавших официальный статус, зарегистрировавшись в префектуре, или остававшиеся существовать на общественных началах. Во Франции не возбраняются незарегистрированные сообщества, а помещение для собраний можно снять и частным порядком или вообще засесть в каком-нибудь захудалом кафе.
Разумеется, отставного поручика интересовала только культура взаимоотношений французского и русского народов, история соприкосновения обеих наций, а еще количество членов в эмигрантских организациях. И никакой политики!