"Фантастика 2023-200". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– А к тому, голубь ты мой (чуть не сказал «пархатый», но не стал, а иначе читатели сочтут антисемитом), что я тебе никаких фамилий не называл.
– Мелок ты, Аксенов, чтобы с самим товарищем Троцким тягаться.
– А кто спорит? – миролюбиво согласился я. – Лев Давидович – титан. Гигант мысли, отец русской революции. Я супротив него, все равно что плотник против столяра. Но что он скажет, если узнает, что ты его сдал с потрохами? Стало быть, Троцкий тебе такое задание дал? Прийти с приказом Дзержинского, а потом стрелку на Коминтерн перевести?
– Не ври, Аксенов, я тебе такого не говорил, – угрюмо сказал Блюмкин. – И Лев Давидович мне такого приказа не отдавал. Это моя самодеятельность. Узнал я, что
– Так отпущу я тебя, куда же я денусь? – вздохнул я. – Прав ты, товарищ Блюмкин, я с тобой ничего не могу сделать. Проще отпустить, чем держать. Я тебе даже документы верну и деньги.
– Еще пистолет и пальто.
– Пистолет я у тебя изымаю, не положено. Пальто свое там возьмешь, где оставил. Как говорится – бог с тобой, золотая рыбка, плыви себе в синее море. Вот, собственно, у меня и все. Но рапорт я на тебя напишу, не обессудь.
Довольный Яшка что-то пробормотал, вроде, подотрусь я твоим рапортом. Ну-ну…
Не поленившись, я вышел из кабинета и посмотрел, как Блюмкин надевает пальто. Яков Григорьевич, бегло оглядевшись, как бы невзначай оглядел подкладку, пощупал, но ничего подозрительного не нашел. Еще бы. Наташа – девушка аккуратная. А на блошиный рынок мы с ней вместе сходили, подобрали и по форме, и по размеру. Так что – плыви себе Яша, плыви. А бриллианты нехай домой едут, в Гохран.
Глава девятнадцатая. Главная дорога
С утра позвонил генерал Игнатьев и пригласил на обед. Наталья не стала обижаться, что позвали только меня, все-таки мы с ней пока не супруги, а обед – чисто деловое мероприятие. А я, грешным делом, обрадовался. Что-то мне поднадоело сидеть в конторе. А уж как мои сотрудники обрадовались, узнав, что начальник уходит, даже сказать не могу!
Рождественские каникулы во Франции – «мертвый сезон». Разумеется, работяги на заводах и фабриках как вкалывали, так и вкалывают, и никто им за это двойную оплату не обещает, равно как и продавцы в магазинах, и обслуживающий персонал в гостиницах и кафе. Но госучреждения, банки и частные фирмы оказываются закрытыми аж до второго января, и моей команде оказалось совершенно нечего делать. Договора, полагавшиеся заключить до праздников, заключены, деньги на счета переведены, и накануне двадцать пятого декабря в Россию ушло целых три парохода. Команды встретят праздники в море, им не привыкать, а мы теперь маялись бездельем. Постоянно был занят только Петрович, и я порой выходил, проверяя, не поставил ли он вокруг нашей миссии минное поле? А иначе с чего это он затребовал деньги на серу с селитрой (селитра продается в аптеках, а где он покупает серу, даже не знаю), а из комнатушки пахнет порохом? Пришлось отправить ретивого химика в подвал, там вытяжка хорошая, да и народ не пугается. Еще он божился, что у его зарядов не хватит мощности подорвать здание. Типа – фундамент прочный, надежный. Не знаю, не знаю… Может, стоит Петровича вообще выселить? Алхимиков в прежние времена отселяли куда подальше.
Как и положено начальнику-самодуру, расслабляться народу я не давал, и они сверяли накладные и квитанции, перепечатывали отчеты, чистили ящики столов от лишних бумаг, сжигали черновики в камине. Я бы еще организовал генеральную уборку, чтобы сотрудники торгпредства от машинисток и до зубров внешней торговли, вроде Родиона Кузьмича и Сергея Степановича, отмывали стекла и драили полы, но не стал. Все-таки наши уборщицы – две француженки средних лет, с работой справлялись прекрасно, а если за них переделывать, получится неуважение к людям труда. Но все равно, безделье вещь очень опасная, поэтому я придирался. Чтобы окончательно не выглядеть деспотом и тираном, пару
Но все-таки люди хотели походить по магазинам, посетить рождественские распродажи. Я вздыхал, но делал сокращенный рабочий день, а еще подкидывал по десять, да по двадцать франков на мелкие расходы.
Народ меня не подвел, политического убежища просить никто не отправился, не поскандалил, но один из молодых сотрудников приданных торгпредству наркоматом торговли приперся «на бровях», да еще и пытался вякать насчет деспотизма и мелочности начальника. Ну-ну… Пока парень не проспался, я в разговоры с ним не вступал, но утречком провел в кабинете воспитательную работу. Ему бы, дурачине, стоять и тихонько кивать, каяться, а он отчего-то начал «качать права» и доказывать, что в нерабочее время имеет право на стаканчик-другой…
Что же, теперь «нерабочего» времени у парня нет. Надо же в отсутствии уборщиц кому-то полы мыть, правильно? А Светлана Николаевна, нелегал в тылу Колчака, пытавшаяся заступиться за парня, теперь моет вместе с ним. А что такого? У нас равноправие, а приказы начальства не обсуждают.
Может, мои действия и не вызвали любви подчиненных, зато все (включая Наталью Андреевну, никогда не вмешивавшуюся в мои действия) прониклись серьезностью момента и понятием того, что мы все-таки находимся в стране не очень-то дружелюбной к большевикам, и даже два «зубра», Петришевский и Барминов, по вечерам попивавшие в кабинете французский коньячок (мне уже доложили), сократили дозу с одной бутылки до половины.
Увы, сегодня я сам, требовавший от подчиненных пунктуальности, опоздал к назначенному времени и вместо семнадцати часов явился лишь к восемнадцати. Игнатьев, по случаю праздников отпустивший прислугу, лично открыл дверь. Он все-таки дипломат, мои извинения принял, недовольства не высказал, а лишь указал на дырку в пальто.
– Пуля?
– Так точно, господин генерал, – отрапортовал я, снимая верхнюю одежду.
Алексей Алексеевич почти с отеческой заботой потрогал мое плечо, убедился, что хотя из пиджака и выдран клок материи, но со мной все в порядке, помог повесить пальто и указал на вход.
Да, сегодня меня попытались убить. И если в России я к этому более-менее привык, то во Франции такое случилось впервые. Расслабился я в буржуазной стране, потерял бдительность. Дома я не позволил бы подозрительному субъекту подойти к себе так близко. Старею.
– Где это вас? – поинтересовался Игнатьев.
В меня стреляли на самом Марсовом поле, в квартале от особняка генерала. Какой-то бородатый коротышка, приблизившись почти в упор, выстрелил дважды – в первый раз промазал, во второй раз зацепил одежду, а вместо третьего выстрела случилась осечка.
Нужно отдать должное полицейским, немедленно бросившимся ловить террориста, но не преуспевшим в этом деле. Коротышка умело прикрылся прогуливавшимися туристами, вожделевшими глянуть на Эйфелеву башню, затерялся в толпе и был таков. А мой «сопровождающий» в пальто, характерного цвета, встретившись со мной взглядом, виновато развел руками – мол, он тут не при делах.
Мне же пришлось пройти в ближайший участок, оставить свои данные, да еще и ждать полчаса, пока не освободится инспектор. На классический вопрос: кого вы подозреваете? – я только вскинул руки. Да кого угодно. От сумасшедшего, выбравшего своим объектом приличного мужчину в дорогом пальто (заштопать или новое купить?) и до белых эмигрантов. Еще есть поляки, финны, да и сами французы, потерявшие деньги на русских займах. А есть еще такой фактор, о котором я предпочел умолчать – товарищ Блюмкин, мечтавший рассчитаться за унижение.