"Фантастика 2023-200". Компиляция. Книги 1-19

Шалашов Евгений Васильевич

Сухаревка начиналась с сугробов, превращенных в витрины: книжки, деревянные ложки, какие-то игрушки и еще какая-то хрень, вроде флакончиков из-под духов, и футляров для флакончиков. Интересно, а они-то кому нужны? Неподалеку старинные комоды из красного дерева, хрустальные люстры, шитые золотом мундиры. Судя по всему – это притащили «бывшие» люди, чтобы заполучить хоть какую-то копеечку.

У сугробов прохаживались еще какие-то люди. Без товаров, но они что-то предлагали.

Не удержавшись, подошел к книгам. М-да. Княжна Чарская, которая на самом-то деле и не княжна, еще приключения Пинкертона

в драных обложках, брошюры за авторством товарища Троцкого, «Азбука коммунизма», житие святого Питирима, какие-то сонники. Оп, а это что? «Житије светитеља Алексија, митрополита московскога и целе Русије». Выходных данных отчего-то нет.

– А это на каком языке? – поинтересовался я у продавца – дородного дяденьки в старом полушубке и тот важно ответил:

– На сербском, молодой человек.

Интересно, кому в Москве нужно Житие на сербском языке? Получается, что кому-то нужно. Мне, например. Я его графу Игнатьеву подарю.

– Сколько? – поинтересовался я.

Книготорговец посмотрел на меня оценивающим взглядом, и назвал цену:

– Десять тысяч. В крайнем – пять.

Я призадумался. Самое смешное, что русских денег-то у меня не было.

– В американских возьмете? Дам доллар.

Книжник, понятное дело, возьмет, потому что доллар стоит дороже (а я пока и не знаю, сколько он стоит), но тут ко мне с двух сторон, подскочили двое – молодой человек и девица довольно вульгарного вида.

– Даю за доллар сто тысяч, – сообщил молодой человек.

– Даю за доллар или сто тысяч, – предложила девица.

И так это у них славно получилось, в унисон, что стало смешно не только мне, но и самим продавцам – и юнцу, и девице. Сунув озадаченному книготорговцу грязновато-зеленую бумажку, забрал Житие и пошел дальше.

Случайные продавцы были в самом начале, а дальше пошли уже профессиональные торговцы.

На Сухаревке торговали сельскохозяйственными инструментами – серпами, косами, топорами. При мне какой-то крестьянин, взяв косу, начал простукивать ее ноготком, прислушиваясь к звукам.

– Наши? – поинтересовался я, кивая на железяки.

– И наши есть, и не наши, – степенно отозвался продавец, самого пролетарского вида. – На заводе Михельсона серпы куют, косы штампуют. Есть еще австрийские косы, но наши надежнее.

Австрийские, это явно контрабанда. Но это ладно. Плохо, что завод Михельсона, выпускавший машины и снаряды, штампует косы, но это все равно лучше, чем простаивать. Глядишь, начнет что-то более серьезное делать.

Неподалеку от железа табачный ряд, представленный двумя продавцами.

– Махорка! – негромко нахваливала свой товар девица, в мужской шапке, закутанная в платок поверх телогрейки. – Кому махорки? Махорка нашенская, тульская! Товарищ иностранец, бери махру. Закуришь, копыта двинешь, буржуй проклятый.

Похоже, это она мне. Ладно, не стану признаваться, что русский.

Напротив барышни парень в старой солдатской шинели и буденовке, заштопанной в двух местах. Несмотря на легкий наряд, красноармеец был бодр и весел, и зазывал народ так:

– Лучший в мире турецкий табак! Кто не курит его – тот дурак!

У ног продавщицы стояло два мешка, а неподалеку лежало несколько пустых. Время от времени к ней подходили

покупатели и, как правило, договаривались о цене, приобретая махорку увесистыми кульками. Парню, несмотря на его бодрые слоганы, везло меньше. Картонная коробка с «турецким» табаком полнехонька. А, нет, вон к нему подошел дяденька в полушубке, и не торгуясь, купил сразу половину картонки. Верно, нэпман с деньгами.

Посмотрев на «табачный» ряд, пошел дальше. Совсем рядом, в одном шаге, торговали съестными припасами. Прямо на земле стояли кадушки с квашеной капустой, с грибами и с огурцами. Вон, в прошлом году жаловались, что соли нет. Стало быть, и соль отыскали, а еще и для торговли заготовили. Капусту можно было попробовать, захватив горстью щепотку. Я бы побрезговал взять, но здесь пока еще нравы простые, грязные пальцы и общая кадушка никого не смущает. Думается, что некоторые «пробовальщики» могли запросто перекусить, пройдясь по всему ряду. Огурцы и грибы пробовать не разрешали. И правильно.

Между бочками пристроилась крестьянская телега, с горкой капустных кочанов, убереженные с прошлого года. Несмотря на почерневшие верхние листы, кочаны разбирали довольно споро. Есть еще репа, но ее отчего-то берут неохотно. А вот лука и чеснока не видно. Не то на открытом воздухе не торгуют, не то его попросту нет. Жаль. В нынешнее-то время лучшее средство от цинги и авитаминоза.

С лотков торговали картошкой. Я даже приценился. Фунт – восемьсот рублей. А что, по-божески. А вот сало, завернутое в газету, дорого – четырнадцать тысяч за фунт. Масло сливочное, тоже в грязной газете – двадцать тысяч за фунт, а ржавая ветчина – двадцать пять.

На одной из тележек развернулся целый лабаз «колониальных» товаров, причем, все стоило по пять тысяч за фунт: и рис, и чай, и даже кофе. Еще какие-то грязные конфеты ядовито-красной расцветки. Нет, такие бы не рискнул брать. И кофе показалось подозрительно дешевым.

А тут странная картинка – безногий инвалид в полушубке развернул на лотке торговлю обрезками колбасы и кусками сухого сыра. Интересно, где взял?

Как я полагаю, Сухаревский рынок, как место сбора криминального «элемента» никуда не делось, а иначе с чего бы вокруг меня нарезал круги молодой человек? Иностранец в хорошей одежде – лакомая добыча. А вот и второй «случайный» прохожий и тоже, как и первый, в коротенькой куртке, зато в крепких башмаках, в которых хорошо удирать от милиции. Не грабители, а карманники. Щипачи, в общем. Дождавшись, когда парень сделает вид, что он просто рядышком пристраивается, а мои карманы видеть не желает, ухватил его под локоток, подтянул к себе и нежно сказал:

– Гугнявый, хочешь по ширмам пошмонать? Не взыщи, яйца тебе отстрелю, и хана котенку, срать не будет. – Покосившись на замершего подельника, усмехнулся. – И тебе твои Фаберже отстрелю, суслик гобешный и мне за это ничего не будет. Проверим?

Похоже, я немножко перебрал. От того, которого удерживал, вдруг запахло чем-то не очень приятным, я бы даже сказал сортирным. Кажись, обделался. И чего это он? А, так это я слишком сильно надавил на его локоть, а там нервы. Бывает.

– Ну-ка, сдриснули отсюда оба, пока я добрый, – отпустил я парня, и оба незадачливых щипача резко исчезли.