"Фантастика 2023-200". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
— Месье, — обратился я сразу и к водителю, и к охраннику. — Где можно найти в Париже такое место, чтобы поговорить с этим вот, — показал я на пребывавшего в отключке Блюмкина, — человеком.
Водитель был из русских «легионеров», а охранник из французов, приставленных ко мне не то компартией, не то Коминтерном, но оба не дали мне толкового совета. Про парк или сквер я и сам думал, но там не получится. А в Париже, между тем, конец рабочего дня, улицы заполняются народом, вырвавшимся из магазинов и контор, жаждущих попить вина или кофе. Набережная Сены заполняется
Везти этого сукина сына за город? Ехать не хочется, да и есть вероятность, что на нашу машину обратят внимание.
Блюмкин начал подавать признаки жизни. Зашевелился, встал на корточки, а потом даже умудрился сесть на сиденье.
— Башка трещит, — сообщил Яков, хватаясь за виски так, словно боялся, что голова сейчас разлетится на кусочки.
Мне даже стало немного жалко главного авантюриста страны Советов. Напоили, да еще и по голове настучали. Наверняка легкое сотрясение мозга. Но сотрясение Блюмкин переживет, а вот от похмелья его можно и полечить. Гуманист я, или где?
— Нужно заскочить в какую-нибудь лавку, купить бутылку вина, — вытащил я из кармана деньги и передал охраннику. — А потом поедем прямо к Сене.
Если вам скажут, что парижане обратят внимание на двоих мужчин, волокущих к набережной Сены третьего, изрядно помятого, с синяком, да еще и пьяного — не верьте. Если вы никому не мешаете, то до вас никому нет дела. Потому, отыскав для себя свободное местечко между целующейся парочкой (парижане даже в двадцать первом году народ легкомысленный!) и лотком, с которого усатый дядька торговал жареными каштанами, мы с охранником усадили Блюмкина прямо на гранит. Я уселся рядом, отправив охранника в машину, чтобы тот не услышал чего лишнего.
— Мосье, а вы не могли бы отойти в сторону? — довольно неласково вытаращился на нас торговец.
— Ничего, вы нам не мешаете, — отмахнулся я. — Стойте себе, где стояли, но лицензию на торговлю вам не мешало бы продлить.
О какой лицензии я сказал, сам не понял, но торговец, пробормотав что-то о проклятых иностранцах, заполонивших belle France, захватил свои манатки и сам ушел на другое место, потеснив парочку французских клошаров, решивших полюбоваться на вечернюю реку. Видимо, собственные бомжи, обряженные в лохмотья, ему торговать не мешают, а наш Яшка, одетый вполне прилично, помешал? Правда, пованивает от Блюмкина изрядно, видимо, ночью сходил под себя по-маленькому, но мыть его не стану, перетерплю как-нибудь.
— Дай, — потянулся Блюмкин к бутылке, едва не выхватив ее из рук.
Яков зубами вытащил плотную пробку, жадно присосался к горлышку. Опустошив едва ли не треть, блаженно зажмурился:
— Ох, благодать-то какая! Словно боженька по душе босичком прошел. Хорошее винцо французики делают, хотя пиво после попойки лучше.
Порозовевший Яшка оживал на
— Ты, говорят, женился, да? Это правильно. Самое главное в нашей жизни — отыскать достойную женщину, а потом очень быстро сбежать от нее.
Яшка захохотал, но спохватившись, схватился за голову, а потом опять захотел припасть к бутылке, но на сей раз я ее отобрал и отставил в сторонку.
— Рассказывай, — коротко сказал я и пригрозил. — Пока не скажешь, ни хрена не получишь.
— Папироску бы, — заскулил Блюмкин. Но похлопав себя по карманам, обнаружил в одном пачку «Житана», просветлел ликом. — А зажигалка где?
Ишь, зажигалку ему. В морду бы ему плюнуть. Я и так снизошел, позволив парню опохмелиться, а теперь еще и огонек искать? Дудки. И папиросы-то не стоило оставлять, ну да ладно, пусть лежат.
— Потом покуришь, — сурово оборвал я. — Никто еще не умирал, если чуть-чуть терпел. А зажигалка экспроприирована как вещественное доказательство вашей дурости, гражданин Блюмкин. Я ее потом в музей революции помещу, рядом с бомбой, которую ты в Мирбаха бросил.
— Эх, неправильный ты человек Кустов, — вздохнул Блюмкин. — Нет в тебе любви к романтизму. — Осторожно потрогав синяки под глазами, голову, добавил: — И шуток ты не понимаешь. Я ж пошутить хотел, а че ты драться-то сразу? И зубы мне опять выбил. Вставлять-то кто станет?
Блюмкин, вроде бы, уже освоился говорить с выбитыми зубами, так ведь не в первый раз ему зубы вышибают, привык. Надо ему съемные челюсти завести, удобно. Как начнут бить — зубы в карман.
— Яша, я ведь могу и добавить, — пообещал я. — Говори, какого черта тебя во Францию занесло? Тебе в прошлый раз мало приключений было? Колись, щучий сын, а иначе допрос с пристрастием устрою.
— Я сюда прибыл по заданию товарища Троцкого, — сказал Яков.
— Не свисти, — отмахнулся я. — Нужен ты товарищу Троцкому, как глист в манной каше.
Сравнение Яшку малость покоробило, он передернулся. Но сам знает, что облажался. В прошлый раз Троцкий остался не очень доволен исполнением своего задания. Пусть камушки Яшка и продал (с моей помощью), денежку получил, но операцию рассекретил, и Троцкому потом пришлось оправдываться на Политбюро. Оправдался, конечно, но осадочек-то остался, равно как и результаты ревизии на бронепоезде всех иных и прочих вождей изрядно покоробили.
— Вру, — неожиданно согласился Яшка. — Дай глотнуть, все тебе расскажу.
Ишь, шантажист хренов. Обойдешься.
— Вот как расскажешь, так и глотнешь, — пообещал я. — И вообще я тебя в покое оставлю, живи не хочу.
— Ох, гад ты Кустов. Палач ты мирового пролетариата.
— А в лоб?
Я сделал вид, что замахиваюсь, примеряясь к Яшкиному лбу, уже малость битому, как Блюмкин вскинул руки и пробормотал:
— Ну, чё ты сразу драться-то? Товарищ Радек меня прислал, редактор газеты «Правда». Подумав, добавил. — А еще Кольцов. Собираются журнал «Огонек» возрождать, так его редактором хотят Мойшу Фридланда, то есть, товарища Михаила Кольцова поставить.