"Фантастика 2024-118". Компиляция. Книги 1-27
Шрифт:
От электрических приборов. От микроволновой печи. От стиральной машины. От смартфона. От Интернета. От стримингового видео. От социальных сетей. От мессенджеров. От новостей. От офисной работы. От свежей еды. От горячего душа два раза в день. От прогулок по набережной. От посиделок в барах. От, черт его дери, случайного общения с посторонним человеком…, пусть он лишь даже кассир из придомового магазина.
И ничего со мной не случилось… Я все еще жив…, почти здоров и пока не сошел с ума…
Когда-то блага цивилизации казались для меня важными, незаменимыми, даже формирующие невротическую зависимость. Теперь же они все отлетели прочь, словно шелуха от высушенного
Сейчас же я лишь дурно пахнущее, вечно голодное и пугливо озирающееся по сторонам животное, пытающееся выжить во враждебной среде. Именно так, как, наверное, пытались выжить мои предки в гуще доисторических джунглей. Среди хищников, перед которыми они были почти беззащитны. Их задача выжить была почти невыполнима. Но они справились. И через толщу миллионов лет передали свой огонь жизни прямо мне. В неумелые руки их скромного потомка, который теперь, когда темные времена настали вновь, вынужден черпать умения и силы в генетической памяти предков. Для того, чтобы выстоять среди каменных джунглей, населенных хищниками намного страшнее и коварнее прежних.
Старого мира больше нет. Он стерт с лица Земли. Но, бывает, что его призраки настигают меня, внезапно и без предупреждения. Как в этот самый момент…
Раннее утро… Судя по моим уже расцарапанным наручным часам, время — начало седьмого. Зябко и сыро. Мое не до конца восстановленное левое колено ноет и слегка пульсирует под ритм тяжело бьющегося сердца.
С моря дует прохладный и влажный бриз, который оставляет на облицовочных поверхностях жилого дома и корпусах оставленных автомобилей липкий слой испарины, кое-где собравшийся в мелкую капельную рябь.
Первые лучи утренней зари подергивают нижний край все еще черного предрассветного неба слабыми оттенками оранжевого, предвещая скорый восход солнца, которое вот-вот поднимется из-за горизонта спелым, сочным апельсином. И, первым делом, выкрасит округу в плюшево-розовый цвет, на время превратив лежащий перед ним опустевший город в спальню девочки-подростка, а после разойдется, разгорится и безжалостно выжжет ночную темень, высветив каждый оказавшийся без прикрытия уголок.
Но пока все еще темно… и чувствую я себя в предрассветных сумерках в относительной безопасности. Я взволнован и собран. Будто туго натянутая гитарная струна. И от волнения по моей спине и по кончикам пальцев ног и рук проходит холодная дрожь, будто пощипывая электрическим током.
Да, призраки старого мира настигают меня. Как сейчас…, в виде знакомой мелодии классической музыкальной композиции. Она сотворяется из ниоткуда, начиная играть в моей голове, словно кто-то включил на play скрытый в моей черепной коробке музыкальный проигрыватель, заставив ощущать себя героем драматического фильма, к которому старательные звукорежиссеры продумали подходящее музыкальное сопровождение.
Это Ференц Лист… Вальс Мефистофеля…
Какого-то черта именно эта вещь, однажды мною где-то подслушанная, приходит ко мне «в гости» именно в этот момент? Вся — целиком и полностью. Неимоверно сложная, мрачная, трагичная и пугающая дьявольской виртуозностью. Придуманная человеком, который, вероятно, был не вполне психически здоров, если позволил столь безумным нотам излиться на бумагу…. И давно нет более возможности прослушать гениальные мотивы снова. Однако моя коварная память работает хоть и выборочно, но все же исправно, вынимая воспоминания из темных, казалось бы полузабытых чертогов, и теперь проигрывая нужные мотивы четко и на полной гребаной
Дерганые, рваные, почти диссонирующие ноты мелко стучат. Крохотными чертятами они будто прыгают вверх по препятствию, забираются выше, цепляются ловкими ножками и ручками, но стоит мелодии добраться до пика верхних частот, как они сваливаются вниз, чтобы после отряхнуться и начать путь заново.
Безумное тревожное крещендо изнывает в виртуозном демоническом танце, но… после перетекает в изумительные мелодичные переливы, которые безупречно кружатся и закручиваются, поражая изысканностью и красотой. Однако следующие ноты безжалостно обрушивают прекрасные структуры и зловещая тьма вновь выходит на передний план, напоминая кто в доме хозяин.
Быстрые пальцы музыканта стремительно носятся по роялю с умопомрачительной скоростью, поражая сверхвозможностью пианиста, порождая звуки, которые напоминают раскаленную лаву, которая брызжет и пузыриться, обжигая вулканическим жаром.
После того, как мелодия достигает вершины, она вдруг обрывается, темп снижается и устало плывет, похожая на широкую и сильную реку, текущую по равнине. Тонкие и высокие ноты, будто изредка тянущие вверх руки просящих о помощи утопающих, дают понять, что впереди будут снова пороги и страшнейший водопад, который разрушит все живое, чтобы бы ни находилось в водах реки.
Ноты тянутся и изнывают, изматывая нервы и заставляя дрожать в треморе тревожного ожидания.
И… разрядка наступает!
Сначала тягучие воды ускоряются, затягивая потоки в вихри и водовороты. Бесы снова появляются над поверхностью воды. Они самодовольно расправляют конечности, берутся за руки и с ревом несутся вперед к обрыву. Мелодия нарастает, переливаясь стремительно повышающимися нотами, разрывается на пределах громкости, трещит и отчаянно плачет, скорбя о незавидной судьбе, уносящий ее к роковому концу.
??????????????????????????
А потом… с треском обрушивается вниз…
Вальс Мефистофеля…
Название в полной мере соответствует самой композиции…
Мне не по себе от этой возникшей в моей голове мелодии. Пусть она заглохнет и больше никогда не появляется снова…
В моей руке — ружье. От него до сих пор пахнет порохом и гарью от недавно сделанного выстрела. И этот резкий и настойчивый запах мне нравится. Он придает мне уверенности. Именно так, как когда-то мне понравился прокуренный дух предбанника перед мужским туалетом. В советском кинотеатре, где я оказался вместе с отцом во время перерыва между сериями. Я, крохотный дошкольник, стоял рядом с гигантом — отцом, который деловито дымил папиросой и, щурясь, поглядывал на меня сверху вниз. А я чувствовал себя важным, причастным к чему-то взрослому, надолго запомнив этот грубый запах табака, казавшийся мне по-настоящему мужским. Много лет спустя, это давнее детское воспоминание, одно из немногих, связанные с отцом, вероятно сказалось на моем болезненном пристрастии к курению, от которого я до сих пор тщетно пытаюсь избавиться…
Как бы то ни было, в компании прогорклого аромата жженого пороха я ощущая себя сильным…
— К черту все…, - бормочу я себе под нос, отгоняя липнущие, мешающие сосредоточиться на текущем моменте, невпопад подсунутые мне мелодию и воспоминания, будто избавляясь от назойливого роя мошкары, преследующего рыбака летним вечером у берега степной реки.
Во второй руке я сжимаю в кармане пластиковый брелок от нашего внедорожника. Мой заветный ключ, который может открыть нужную дверь, за которой кроется долгожданный выход из затруднительного положения, в котором мы находились.