"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
На мой вопрос Дмитрий ответил с полным пониманием:
— Так вот весна нынче запоздалая идет. Снегу зимой было куда как больше обычного, да и холода посильнее, вот весна-то и опаздывает. Ну ничё, через недельку снег стает, потом и Волга вскроется — тогда и работа будет. А мы подождем. Много снега — урожай будет больше. Ты как — идти-то сможешь уже?
Идти предстояло недалеко: в плане излечения моих синяков (подозреваю, что у меня вся задница была синяя, да и не только она) Дима договорился с соседкой насчет бани ("настоящая банька будет, на дровах топлена"), поскольку своей у него не было. Точнее, он к соседке (которая вроде как местной коновалкой числилась) обратился за советом, как избитого лечить, а она — обругав Дмитрия за то, что не обратился
Ну, банька — это хорошо. Белье чистое есть, мыло взял. Только того, что "парить" меня эта соседка сама будет, я несколько не ожидал. Впрочем, она же коновалка…
Сначала я представил, что она намажет меня какими-то целебными народными мазями — и все сразу пройдет. Как же, размечтался! Евдокия — как раз эта соседка — довольно долго меня мяла, потом сказала что все кости целы, а синяки и сами пройдут. Просто тут с лечением. Хотя банька от синяков помогает, да и какой-то массажик она мне сделала. Пальцы у нее — как клещи. А сама — да таких на рекламные фотки Освенцима снимать надо.
Для мытья она принесла бадейку с какой-то мутной жижей. Я поинтересовался — оказалось, что это разведенная водой зола, называется "щелок", и ей вместо мыла пользуются. Мыться я этой жижей не рискнул, мыло использовал. А Евдокии после бани новый кусок подарил — на всю жизнь мне всяко моего запаса не хватит, а ей все же приятно. Правда она сразу отнекиваться стала, говорить что барское мыло не пристало простым крестьянкам на себя тратить. Но в конце концов взяла.
Пока я "лечился", к Дмитрию пришел местный околоточный, по мою душу наведался. Высокий дядька в мундире и шинели, с густыми усами и коротко стриженой бородой, он мне напомнил виденный где-то портрет царя Александра II (или III, я их не очень различаю). Сообщил, что по должности обязан расследовать возможный разбой, и под этим предлогом долго и нудно расспрашивал о том, как я тут оказался. Пришел он не сам — Димка еще с рассветом сбегал в местную полицию: во-первых, доложил, что "барин оклемался", да и родившийся вчера вариант с возможным ограблением для него был основанием для привлечения правоохранителей.
Впрочем, дядька этот, Егорий Фаддеевич, занудой был именно по должности. Спрашивал, записывал ответы мои в тетрадочку какую-то. Попросил еще раз — уже "официально" — показать ему визитку. "Допрос" Егорий Фаддеевич "снимал" в доме у Евдокии, куда мы после бани зашли чайку попить: у Димы-то и самовара не было, а мне все же каких-то травок принять следовало. Так что за визитками мне пришлось к Диме бежать. Но когда я принес (сразу всю сумку, как раз и мыло для Евдокии захватил), а он прочитал (или просто осмотрел) карточку, то вопросы у него почти что сразу и закончились. Уточнил, правда, где эта Аделаида находится, и я минут десять рассказывал ему про Австралию всякое. Затем почему-то спросил, шпрехен ли я дойч, на что я честно ответил "найн". Ну а под конец я, отвечая на прямой вопрос, сказал, что к полиции претензий не имею, поскольку ничего не помню и не знаю деталей возможного ограбления. И даже — по просьбе околоточного — ему в этом расписку написал. Заодно, мимоходом, сказал что координаты потенциальной родни были в исчезнувшем бумажнике, так что пока — если Дима не возражает, поживу в его хоть и неказистом, но уютном домике, а там — посмотрим.
Хороший мужик этот Егорий Фаддеевич. Ну а раз я ему "висяк" не устроил, то, надеюсь, и у него ко мне претензий не будет. Я уж попробую сам как-нибудь обустроиться, без помощи полиции. И для начала пойду в трактир и заложу ножик.
Глава 3
Кузька Мохов на жизнь не жаловался, хотя она над Кузькой посмеялась изрядно. Причем начались насмешки эти с самого рождения: поп, то ли спьяну, то ли недовольный
Так и остался к своим тридцати трем годам Кузька бобылем, но вот одиноким стать не довелось: две сестры Кузькины, сгоревшие на пожаре уже девяносто первого года, оставили брату наследство: двоих мальчонок-одногодков. Никого у них, кроме Кузьки, не осталось: один человек родни лишь у них нынче, да и тот однорукий.
Хотя может судьба с рождения о Кузьке заботилась так изрядно? Привыкший к дразнилкам с раннего детства, он наловчился доказывать превосходство свое не кулаками, а делами. И с людьми ладить научился на диво: много раз Кузька помощь получал от людей там, где другой отделался бы лишь тумаками. Так что сумел Кузька и племянников поднять, и сам не помереть. Не в богатстве и достатке конечно, но с голоду не помирали. И то слава Богу.
Не помирали, но иной раз сколь мало до той грани оставалось. А как в зиму и кобылка последняя околела, приготовился Кузька племянников в люди отдать, а самому помирать: не выкормить далее однорукому пацанят-то. Ещё бы годика два прожила кобылка-то, глядишь — и подросли бы ребята чтобы самим уже земличку пахать, но вот не повезло.
Совсем уж Кузька смирился с грядущим, даже копеечку малую отложил на панихиду по себе, да появился у соседа гость иноземный. Из самой Астралии гость!
Чудные в этой Астралии люди: этот вон вообще из столбовых дворян вроде, а лопатой машет — пятеро мужиков не угонятся! Но и дворянство свое блюдет: земелька-то вроде как и Димкина, а он хозяином на ней правит. Огороды копает, плотину вон в овраге ставит. Даже отдельный сарайчик для отхожего места выстроил. И все сам!
Но оно-то и понятно: на огороде ему нужду справлять не по чину, учён соседский гость, ох учён. Давеча тремя каплями масла старого и себя прокормил, и вон детишек с улицы обихаживает. А еще грозит, что кто по его велению делать будет, зимой и сыт и пьян жить станет. Пожалуй, надо послушать его. Тремя каплями масла десятерых кормит. А ежели ему целую бутыль дать? Нет, бутыль ему вроде и не нужна. А вот корзины с глиной пожалуй поносить стоит. Глядишь, и помирать не надо будет.
Где там корзина-то старая стояла?
Вообще-то трактиров в слободе было три, и все были собственностью общины. Но два были "на откупе" — их арендовали сторонние люди, платившие общине ежегодно фиксированную сумму. А в третьем трактирщик назначался общиной, поскольку стоял он на самом выгодном месте и прибыли давал столько, что у откупщиков просто денег не хватало и его "откупить". Но этот общинный, "свой" трактирщик, кроме того что не продавал вина ерзовцам вообще, еще и ссуживал ерзовцев из текущих доходов под залог. Потому что трактир этот был не просто так, а от местного кредитного общества — это что-то вроде крестьянской кассы взаимопомощи. В него-то мы и направились.
Ножик мой трактирщик оценил в пятиалтынный.
— Нет, не пойдет, я его почти за двадцать долларов покупал — начал было торговаться я. Говорить, что за пятьсот рублей — не стал, понял уже кое-что про нынешние деньги, а перевести в уме "свои" цены в теперешние просто не сумел. Я их — теперешних цен — и не знал вообще-то совсем.
— Ножик хороший, слов нет, одна перламутра красная денег стоит — согласился было со мной трактирщик — Только ведь если что, то задорого я его не продам, господа тут не ездют. Потому вот двадцать копеек, мое последнее слово. Ну а нет — так нет, тебе, барин, вольно продавать аль не продавать, а мне перед общиной ответ держать.