"Фантастика 2024-13". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
— Хотел посмотреть на тебя. Воочию. Взрыв на Калиновского, автомобильные кражи, теперь вот — квартиры. Всего лишь стажёр на практике, потом — начинающий следак! Вот ты каков.
— Вот ты каков, северный олень…
Чергинец округлил глаза.
— Что-о?
— Анекдот. Переехала семья чукчей в Москву, отдали ребёнка в первый класс. Учительница показывает маленькому чукче портрет Ленина и спрашивает: знаешь, кто это такой? Чукча не знает. Ну как же, изумляется учительница, про него песенки поём, стишки рассказываем. Малыш берёт у неё из рук портрет Ленина и говорит восхищённо: так вот ты какой, северный олень! — увидев несколько растерянный взгляд полковника, обескураженного развязностью гостя, Егор торопливо добавил: —
Чергинец решил не отставать.
— Ты анекдоты травишь, а я тебе историю из жизни расскажу. Бартошевича знаешь? Куда тебе с ним знакомства водить, это первый секретарь Минского горкома партии. В общем, едем с ним как-то в закрытую часть Уручья, через второе КПП.
— КПП знаю.
— Хоть так. Встречает нас полковник из политотдела дивизии, распинается, а Бартошевич таращится на что-то, вижу — его распирает изнутри. Говорит: «Полковник, вон у вас плакат, танки, пушки, самолёты на нём, солдат из автомата целится… Как вы думаете, хорошо целится? Попадёт?» Полковник вытягивается во фрунт, кидает руку к фуражке и докладывает: «Так точно, товарищ первый секретарь! У нас все отлично стреляют. Все пули в цель!» «А какая у вас цель для стрельбы, товарищ полковник?» И тычет в лозунг над плакатом. А там — белым по красному: «Наша цель — коммунизм». Полковник сначала посинел, потом побелел. А затем вообще едва в обморок не упал, когда дотопали до следующей наглядной агитации. Стоит, понимаешь, бронзовый Ленин, руку указующую тянет: «Верной дорогой идёте, товарищи». А рука прямиком к винно-водочному направляет. То ли Ильич призывает трудящихся хряпнуть, то ли просит и ему налить.
Посмеялись. Чергинец «Финал Краба» Егору подписал, подарив экземпляр из личных запасов.
— Спасибо, Николай Иванович. Честно — прочту. Или жену заставлю читать вслух. Но вы же не для этого меня позвали? Не северного оленя смотреть?
— Верно, Егор. Тут такое дело… Я всё по тяжким больше. По убийствам особенно. А мелочёвку вроде квартирных — запустил. Каюсь. И вот такое выплывает. Позор! Очковтирательство под самым моим носом.
Говорил он вроде искренне. Но Евстигнеев отчётливо понимал: приписки идут в актив и этому славному полковнику. Делают Минск не хуже областных УВД Белоруссии, где точно так же химичат ради дутой раскрываемости. А также в УВД других республик СССР. В общем, Егор просто принимал сказанное к сведению и мотал на ус.
— Николай Иванович, хотите — честно? А не из разряда «рад стараться, разрешите исполнять бегом»?
— Валяй.
Чергинец уже явно понял, что разговор будет не из ординарных.
— Вот мы служим, чтоб советские люди были счастливы. Вы и ваши сыщики ловили убийц. Согласен, дело важное, расстрелянный за убийство или получивший в плечи пятнаху уже больше никого не убьёт. Но те обычные Вася, Петя, Таня, кого он бы мочканул, не знают, что они — потенциальные жертвы. Живут себе счастливой простой советской жизнью от зарплаты до зарплаты в сто двадцать рублей, стоят в профкомовской очереди на путёвку в Пицунду или на чешский гарнитур…
— Допустим. Куда ты клонишь?
— Видели бы вы глаза мужика с Калиновского, когда он о пропавшем телевизоре говорил. Он, может, года три за воротник не закладывал. Всё копил на цветной. Такой телек вообще первый в подъезде. Соседи приходили в гости посмотреть, руками махали, завидовали. Смешно, быть может, особенно мне, при жене из системы торговли, но для потерпевшего этот «Рубин» был символом благополучия. Не каждый так по собаке убивается, попавшей под колёса. А как он сиял, когда я ему телевизор возвращал как вещдок — с запретом отчуждения до суда, на хранение? Вот… Сколько в Минске убийств за год? Десятки. Большинство — бытовые, в условиях очевидности, муж жену мочит сгоряча и рыдает над трупом, а уголовный розыск радостно рапортует:
В кабинете начальника розыска повисла тишина. Обвинение было очень серьёзным. И очень оскорбительным. Чергинец помрачнел.
— Слышал бы министр твои слова…
— Что бы он изменил?
— Не подписал бы приказ о переводе меня на должность начальника розыска республики. Мнительный он. Пугливый. Из партаппарата, оттуда все такие.
— А вы рвётесь делать карьеру?
— Глупый ты… И зелёный, хоть талантливый. Я за речку просился. В Афганистан. Налаживать службу в Царандое, так их милиция называется. Слышал?
— А как же. Весь мой выпуск пацанов с юрфака строем отправился в Афганистан, кто действительную не служил. Командирами стрелковых взводов.
— Ничего подобного, — устало возразил полковник. — Их всех до одного переводят в дознаватели при военной прокуратуре. В армии, которая много воюет, преступлений тоже много.
— Значит, и мне нечего бояться. Выгонят из МВД — отслужу пару лет дознавателем и свободен.
— А кто преступления раскрывать будет? — Чергинец полностью отбросил приветственно-юморной тон, что звучал в начале беседы. — Я как-то с Чурбановым общался, зятем Брежнева и заместителем нашего союзного министра Щёлокова. Генерал сказал, что у министра на всё про всё один ответ — кто ещё поможет народу, если не милиция? Вот как, лейтенант. Что смотришь непримиримо?
— Кто у вас отвечает за раскрытие серийных квартирных краж?
— Мой заместитель. Подполковник Дашкевич.
— То есть по его приказанию сейчас на Бочкарёва и его отца-инвалида вешают все свежие нераскрытые квартирные кражи? Не надо невинных глаз, товарищ полковник. Не надо заверений, что оперативная работа продолжается, несмотря на то, что эпизод формально считается раскрытым. В реале сыщики с облегчением прячут совсекретную папку с бумажками о «раскрытых» на самое дно и больше к ней не прикасаются, если только вдруг случайно не объявится настоящий злодей. Как сказал один знакомый опер, розыск — это служба раскрытия и укрытия преступлений.
— В тебе бурлит юношеский максимализм… Но в одном ты прав. И я не зря тебя вызвал. Ты помог мне принять непростое решение.
Чергинец поднял трубку одного из телефонов, наверняка — особо закрытой связи. Егору с Вильнёвым на двоих приходилось пользоваться единственным номером городской сети, а про мобильники и интернет в СССР 1982 года ещё никто не слышал.
— … Именно так. Я отзываю рекомендацию назначить Дашкевича на моё место после перевода в министерство. Да, окончательно. Представлю приказ о наложении на него взыскания, а не на повышение. Кто вместо? Дайте сутки подумать… Есть, товарищ генерал.
— Я сломал Дашкевичу карьеру?
— Не сломал, а подпортил, — возразил Николай Иванович. — Считай, он сам себе подгадил. Тоже думал его наказать, вздрючил по самые гланды за приписки. Но не стал выносить сор из избы. В кадрах министерства мой рапорт лежит: достоин, мол, занять должность начальника городского управления розыска.
Столь феноменальная откровенность полковника перед впервые увиденным лейтенантом шокировала, сбивала с толку. Кто Евстигнеев Чергинцу? Случайный пацан, да ещё с другой службы? Зачем вываливать столько деликатной информации?