"Фантастика 2024-13". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
— А то ты не знаешь.
— Не знаю.
Ормар поднялся с подушек и откинул шкуру.
— Рассказывай, юноша.
Я удивлённо переводил взгляд с него на Птицеглаза.
— Хватит придуриваться! — Я зло швырнул плащ начертателю. — Больше не теряй.
Ормар поймал его и кивнул на лавку в углу.
— Это не мой. Где ты его нашёл?
Теперь уже я окончательно перестал что–либо понимать. Может это грибы так на меня подействовали? Все же ядовитые…
— На дереве висел, — ответил я и перевёл взгляд на Конгерма. — Ты ходил за мной. Я только что тебя видел.
— Никуда
Я ошарашенно опустился на лавку.
— Тогда кого же я видел в лесу?
Ормар тихо рассмеялся.
— Режь руну Ил, Хинрик. Это твой плащ. Ильвы тебе явились. Вот же злобные хитрецы… — Он не договорил и зашёлся в приступе мучительного кашля. Конгерм тут же подскочил к нему и поднес дымящуюся кружку. Откашлявшись, начертатель поднялся и пересел к очагу.
— Что ты видел, Хинрик? — прохрипел наставник. — На тебе лица нет. Выглядишь так, словно младенца придушил. Конгерм, завари ему ромашки — пусть грибной яд выйдет побыстрее.
Я рассказал ему о ртуале и разговоре с Птицеглазом, который оказался кем–то другим. Начертатель слушал молча, хмурился, всё больше мрачнел.
— Ты действительно это видел? Про Айну, — спросил я, надеясь, что это была лишь страшилка.
— Бросал я руны, но не на неё, а на тебя. После того, как мы обменяли твою душу у Гродды, я больше не могу видеть твоё будущее. Поэтому руны показали мне девицу. Вы ещё встретитесь. И будет беда. Не только о девке тебе надо беспокоиться, а обо всем, что случится в Маннстунне. Большой излом судьбы грядет. Для всех, кто будет с тобой.
— Как это понимать?
Начертатель пожал плечами.
— Мне почём знать? Я и так наговорил лишнего. Но ильвы тебя испытали. В чём они хороши — так это в том, как людям головы морочить. Видать, ты сполна с ними расплатился, раз они подарили тебе плащ.
— Так плащ получают у ильвов? — удивился я. — Все колдуны?
— Ага. — Конгерм подал мне миску с отваром ромашки. — Пей. Плащ начертателя особый. Вы носите один всю жизнь. Он рвётся, но зарастает сам по себе. Хотя чинить его тоже можно — но какой нитью не пришьёшь, она всё равно потемнеет. Древнее волшебство.
Я не знал. Интересно. Выходит, каждый волшебный народ одаривал колдуна, если то проходил испытание. Зато теперь становилось понятнее, почему начертателей было так мало: поди пройди всё это быстро. Ошибёшься — умрёшь. Мне ещё повезло, что Ормар делился знаниями.
Учитель снова зашёлся в кашле. Какое бы питьё ни давал ему Птицеглаз, оно не помогало. Мои руки снова дёрнулись было, чтобы начертать целящие руны, но я вовремя остановился. Нельзя. Уже нельзя.
— Устал я, спать хочу, — прохрипел Ормар и указал нам на дверь. — Там, небось, костёр потух. Разведите заново и просушите крапиву и бессмертник. Нужно сделать запас. Ну же, ступайте. Я привык спать один.
Конгерм молча кивнул мне на выход. Я облачился в новый плащ и прислушался к ощущениям: ткань казалась тонкой, но мне в ней было очень тепло и уютно, словно под любимым одеялом из шкур. Сразу ясно, что вещь зачарованная. Птицеглаз подхватил мешок с травами и открыл дверь, пропуская меня вперёд.
Пока Конгерм занимался растениями, я развёл костёр от прихваченных из очага угольков и устроился перед огнём, попивая ромашковый отвар с мёдом.
— Здорово тебя облапошили ильвы, — проговорил мой спутник и принялся кромсать семена. Их следовало слегка обжарить на живом огне, чтобы они стали пригодны в пищу и для зелий.
— Ага. — Я повторял за Птицеглазом все действия, чтобы скоротать ночь. Спать мне не хотелось, а руки чесались что–то делать. — Страшно было. И больно.
— Это и было твоим испытанием. Ильвы властвуют не над тем, что можно потрогать, но над разумом и чувствами. Заморочить голову, внушить мысли, заставить испытывать великую радость или ужасную боль — всё это они могут. Но сами ильвы таких чувств испытывать не умеют — боги не наделили их отзывчивыми сердцами, поэтому они берут в качестве жертвы чувства людей. И, судя по всему, с тебя они взяли сполна. Никогда не видел тебя таким, Хинрик.
Я молча кивнул. Не хотелось даже вспоминать всё это лишний раз. Отвар помог — руки перестали дрожать, сердце перестало бешено колотиться. Потихоньку накатывал сон — мягко, крадучись. Я не заметил, как задремал — лишь почувствовал, что Конгерм вытащил из моих рук плошку с семенами, уложил меня подле костра и подоткнул плащ.
Сон пролетел как мгновение. Я очнулся на рассвете — солнце едва позолотило поляну. Птицеглаз был здесь же — он закончил всю работу с семенами и теперь плёл корзину из ивовых прутьев, мыча какую–то заунывную песню себе под нос. Заметив, что я открыл глаза, он мягко улыбнулся. Мне почудилось, что Конгерм был чем–то опечален.
— Отдохнул? — спросил он. — Стало легче?
— Да. Поесть бы.
— Каша со вчерашнего осталась. — Птицеглаз отложил почти законченную корзину. — Пойдём.
Я протёр глаза и нехотя поднялся, стащив с плеч промокший от росы плащ. Сейчас бы выпить горячего — за ночь немного подмёрз, и никакое волшебство ильвов не спасло. Заварю травяного сбора себе и Ормару — в последние дни начертатель постоянно мучился от холода. Всё шутил, что это Гродда так давала знать о своём приближении.
Очаг давно погас. Конгерм тут же занялся огнём, а я направился будить наставника. Ормар так и лежал, отвернувшись к стене. Я аккуратно тронул его за худое плечо.
— Просыпайся, почтенный. Будем завтракать.
Ормар не ответил. Я чуть настойчивее потряс его.
— Ну же… Каша вкусная, с маслом. Конгерм готовил. Очнись, мудрейший.
Левая рука начертателя безвольно упала на лежак. Я тронул сомкнутую в кулак ладонь — ледяная. Прикоснулся ко лбу — холодный.
Остывший.
— Конгерм… — начал было я, но голос сорвался. — Он…
— Мёртв, знаю. Ушёл. Тихо, как и хотел.
Я осторожно перевернул начертателя на спину и лишь сейчас, взглянув на него повнимательнее, понял, что учитель подготовился к уходу: надел плащ и все амулеты, какими пользовался. Даже приладил к поясу ножи и мешок с рунами. Сделал всё, чтобы нам было проще его хоронить. С большим усилием я разжал его пальцы и увидел руну Санг — плашка была расколота. Его фетч освободился. Связь оборвалась.