"Фантастика 2024-152". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Погода в этом месте никогда не менялась. Будь на всем острове метель, сюда не попадало не снежинки. Это было священное место северян, где они проводили свои ритуалы. Старики говорили, что сами Небеса коснулись этого участка земли своим светом. Гальвэр читал об этом в книгах. Это явление было замечено и на центральном материке, и на восточном. Его еще называли искренней, но сам художник никогда не видел ее собственными глазами. Он всю жизнь не покидал северных островов. Вообще он со скепсисом относился к словам старших. Хотя сомневаться в Небесах было сложно. Все верили в их силу. Они были недосягаемыми и в то же время отчетливо видны каждому, кто не поленился обратить свой взор повыше. Северян Небеса одарили породами нержавеющего металла и камнями сохраняющими тепло, хайши — не гниющей крепкой древесиной, а на центральном материке были нескончаемые рудники золота. Но Гальвэр все равно
«Ты сюда помечтать пришел или делом заняться?»
Воображаемый голос в голове Гальвэра вечно был им недоволен, но это лишь подстегнуло северянина к действиям. Он чувствовал в этом месте тайну, которая захватывала все его мысли.
— Если я нарисую этот пейзаж, то может мне откроются его секреты, — вертя вокруг пальцев кисть, сказал Гальвэр.
«Не думаю, что все так просто», — ответил ему воображаемый друг.
— Почему? — он опустил кончик кисти в баночку с черной краской.
«Если бы секреты раскрывались таким способом о них бы уже все знали».
— Рисовать не так просто, как тебе кажется, мой друг. И ты забываешь одну главную вещь, — сделал первый мазок по холсту. — Я единственный художник на этих островах, — с гордостью произнес Гальвэр.
«Аргумент весомый, но совсем неубедительный», — тут же парировал голос в голове.
За своим любимым занятием северянин был всегда предельно сосредоточен, и его воображаемый друг никогда не вмешивался в процесс. Гальвэр начал разговаривать сам с собой три года назад, когда Лейна уехала учиться в империю Эларис. Она была единственным настоящим другом для него. Именно от нее он заразился уверенностью в достижении своей цели. Лейна вдохновляла. Всегда шла напролом и никого не слушала. Казалось ей никто не был нужен, но они смогли удивительным образом подружиться. А потом она уехала… И Гальвэр остался совсем один. Его уверенность начала медленно угасать. Тогда он и начал разговаривать сам с собой. По началу он представлял голос своей подруги, потом он поменялся на свой, а через некоторое время совсем преобразился: стал похож на ворчливого старика. Художник понимал, что был и без того странным (мальчик, который хочет рисовать, а не заниматься торговлей, мореплаванием или махать копьем), поэтому не разговаривал сам с собой на людях. Иногда он мог вести диалог внутри своей головы, но окружающие еще больше начинали считать его странным, из-за отрешенного взгляда. Кстати, о глазах. Они достались ему тоже необычные: один был зеленый, а другой голубым. С какой стороны не посмотри Гальвэр считался чудаком по меркам северных островов.
Он сделал перерыв. Отошел от мольберта подальше, чтобы взглянуть на перспективу иначе. Небеса были приятного голубого цвета без единого облачка. Снежная гора вдали немного слепила, отражая солнечный свет. Гальвэр наметил на холсте лишь ее очертания. Основную часть времени он потратил на кратер. Игрался с оттенками, пытаюсь показать его глубину. Вышло неплохо.
«Совсем не похоже», — пришло первое экспертное мнение.
— Я только начал.
«Это не первая твоя работа. И они все мало что имеют с реальностью. Тут ничего не видно, слишком много черного».
— В этом и смысл. Я пытаюсь нарисовать то, что не видят другие, — начал отстаивать свою работу Гальвэр.
«Это похоже на грязь. А её точно видели все. Хочешь раскрыть секреты? Возьми лопату и узнаешь, что за сокровище на дне!»
Художник проигнорировал этот комментарий и вернулся к предыдущему. Подняв кончик кисти вверх, он с интонацией преподавателя имперской школы начал свою лекцию.
— А ты знал, что черного цвета не существует?
«Что за чушь ты несешь? Простудил голову?»
— Черный — это лишь проявление самого темного от смеси трех основных оттенков. Я прочел об этом еще в детстве, а потом проверил на практике, — несколько раз прокрутив кисть пальцами, он заляпал свою белую рубаху и запястье.
«Раздражаешь».
— А на счет того, что не похоже — дома я добавлю других цветов и ты очень удивишься результату.
«Ты всегда так говоришь».
— А ты всегда нудишь, Ганс.
Имя своему воображаемому другу он придумал не сразу. Многие были отвергнуты в ходе словесных перепалок, но и этим он был не совсем доволен. Впрочем, как и всегда.
«Уже пора собираться».
— Знаю…- взглянув еще раз на свой набросок он скривился. — Ты прав, в этот раз получилось грязновато.
Ответа не последовало, но Гальвэр отчетливо представил себе довольную улыбку Ганса.
Ветер услужливо дотолкал северянина до его жилища.
В детстве Гальвэр любил закрывать глаза и подставлять лицо падающим снежинкам. Он считал их до тех пор, пока нос и щеки не начинали неметь от холода. Любовь к этому занятию впоследствии породила страсть к рисованию пейзажей, чтобы запечатлеть эти моменты не только в своей памяти, но и на холсте. У отца была большая библиотека, но книг с иллюстрациями в ней оказалось очень мало. Мальчик рисовал виды природы в основном снегопады и вьюги. По началу выходило скверно, но Гальвэр не унывал и его усердие привело к результатам. Хонкс считал это детским капризом и всячески поощрял: покупал дорогую бумагу, краски, кисти. Потом сын начал пропускать тренировки с копьем ради поисков вдохновения для новой картины. Тогда отец пытался запретить ему рисовать, но это не возымело эффекта. Следующим шагом родителя было отобрать все свои дары и не выдавать Гальвэру больше денег на руки. Но это привело к совершенно неожиданному результату. Сын решил немного прикоснуться к столь нежеланному семейному делу. Он пытался продать часть своих картин. И у него, к удивлению его отца, получилось. Один из купцов сжалился и выкупил работы Гальвэра по низкой цене, а потом продал их втридорога в империи какому-то столичному богачу. Теперь у художника появился торговый партнер и ему больше не нужны были деньги Хонкса. Гальвэр смог сам обеспечивать себя всем необходимым. Отец немного успокоился, но коллеги за спиной все еще посмеивались над ним, кто злостно, а кто сочувственно.
Юноша поднялся к себе в комнату на второй этаж и запер за собой дверь. Мешок снова был освобожден от всего содержимого. Холст занял место на полу в углу вместе с другими незавершенными «шедеврами». Настроение испортилось. Он видел неодобрение во взгляде отца и это причиняло ему боль. Когда единственный родной человек так смотрит на тебя, хотелось исчезнуть. Мать Гальвэра умерла при родах, поэтому он не успел познать ее любви и ласки. Впрочем, от отца теплых чувств тоже ожидать не стоило. Разумом юноша все понимал: семейное дело, традиции, репутация. Но сердце Гальвэра отказывалось принимать это. Он хотел проложить в своей жизни собственный путь, а не идти по чужому. Особенное раздражение вызывал культ копья у северян.
— Зачем все носятся с этими палками? Мы не в империи, у нас нет враждебных соседей, со всеми странами в хороших отношениях. Почему всех мальчиков с детства приучают к копьям? Охотиться на хадуков? Да их и так почти всех истребили.
«Спроси у отца. Уверен, он придумает тебе более логичное объяснение», — саркастично ответил Ганс.
— Ты умеешь поддержать, — тяжело опустился на кровать Гальвэр.
Отсюда его последняя работа выглядела еще менее презентабельно. Он перевел свой взгляд на рядом стоящий стол, заваленный книгами и бумагой. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, обычно, Гальвэр либо рисовал, либо читал. Сейчас он избрал второй вариант. Подцепив пальцами корешок самой верхней книги, художник забрался с ногами на кровать и стал изучать работы имперских мастеров. Помимо различных иллюстраций пейзажей тут были дома, люди, скульптуры, животные. Гальвэр просматривал эту книгу уже не раз. Он наизусть знал имена всех маэстро, но все время находил что-то новое для себя. Людей он рисовал лишь раз. Мужчину и женщину в одеждах, которые не принадлежали ни одной культуре Мирании. На их запястьях и щиколотках были золотые кольца, а сама пара была очень красивой. Гальвэр выдумал их образы и очень гордился этой работой. Он даже мог бы сказать, что она его лучшая. Но когда он показал ее отцу, тот сильно отругал сына. С тех пор юноша больше не рисовал людей.