"Фантастика 2024-20.Компиляция. Книги 1-2
Шрифт:
Покосилась на Криса. Он смотрел в окно, словно не желал глядеть на любимую сестру. Его злость улеглась, словно буря, оставив после себя пустоту и разрушения. И странно, в запале ссоры я кричала на него и ругалась, а сейчас почему-то не могла даже смотреть на его напряженную спину.
— Если мы все выяснили, то я пойду спать, — сконфуженно пробормотала я.
Он посмотрел через плечо. Внимательно так.
— Еще раз ослушаешься — и разговор будет иным, Иви. Можешь благодарить эти проклятые пирожные за то, что избежала наказания.
Крис отвернулся, а я состроила
И лишь в комнате наверху до меня дошло, что «брат» прекрасно меня видел в отражении стекла!
Глава 13
Черный и Белый архив
Над островом снова бушевала непогода. Потоки дождя змеились по стеклу, незваным гостем стучал в окно ветер. И мне не спалось.
Самое смешное, что в глубине души я была согласна с Кристианом в отношении Ардены. Судя по всему, этой богачке не помешала бы небольшая порка! Вот только подставлять для наказания свою шкуру и отвечать за грехи Ардены я категорически не желала.
Не потому ли хитрая бестия и затеяла подмену? Чем больше я узнавала о госпоже Левингстон, тем сильнее сомневалась в правдивости ее слов.
Вот только теперь Ардена Левингстон — это я. И быть ею становится все труднее.
Расстроенная, я подергала себя за пряди золотых волос, покосилась на закрытую дверь. Вытащила ножницы и подрезала кончики. Все-таки столь длинные локоны — сущее наказание!
Потом переоделась в сорочку и дважды обошла против часовой стрелки комнату, потрясла занавесками и покрывалом, чтобы изгнать призрачных шутих, которые насылают кошмары и бессонницу. Но и этот привычный с детства ритуал не помогал. Стоило закрыть глаза — и мне чудился бирюзовый взгляд и черная форма с ремнями, скрещивающимися на груди…
И тут же образ темнел, наливался сумраком, а на его место вставал другой — из прошлого. И бирюзовый взгляд заменялся рыжим…
…В детстве Башмак был тощим, хмурым и неразговорчивым. Вечно сидел в углу, прятал на ночь свои огромные башмаки, доставшиеся от отца и бережно хранимые, несмотря на давно стоптанные подошвы. А одним летом вдруг как-то вытянулся и возмужал, превратившись из тощего подростка в молодого парня. И весьма привлекательного, что странно. Даже наша признанная красавица — Корочка от сыра или просто Сырок — засматривалась на парня. Раздобыла где-то розовую краску, мазала губы, томно вздыхала. И тем удивительнее было, что Башмак не обращал на девчонку никакого внимания. Не замечал ни ее волосы цвета топленого молока, ни ее золотистую кожу. Ни даже таких сочных подкрашенных губ. И все потому, что Башмак смотрел в другую сторону. В мою.
И это было странно. Ведь у меня не было ни светлых волос, ни красок… Лишь глаза — штормовые, как говорил Ржавчина. И непонятно, почему Башмак вечно торчал на моей дороге, краснел и таскал украдкой подарки. То гладкий камушек, то голубые в крапинку птичьи яйца, то ромашки… Я подношения не брала и убегала. Приютские шептались и делали ставки. Ржавчина хмурился, и его ржавые глаза темнели. А как-то Башмак подкараулил меня возле заброшенного корпуса и, неловко прижав к себе, поцеловал.
А когда Башмак отстранился — покрасневший и довольный — я подняла голову. И увидела другой взгляд — темно-рыжий. Ржавчина сидел на полуразрушенной крыше и смотрел на нас. Я тогда сбежала. А утром Башмак пропал. Приютские шептались о разном, настоятели организовали поиск, но все напрасно. Вокруг Лурдена тянулись леса и болота, топи начинались сразу за отстойником, совсем рядом с приютом. Решили, что Башмак забрел в трясину и утонул. А еще косились на Ржавчину и замолкали, когда он появлялся.
Мой друг молчал, лишь рыжина его глаз наконец посветлела…
А потом он принес тот нож и вырезал на мне рисунок. Бок горел огнем, Ржавчина бледнел и кусал губы. «Прости… Так нужно. Теперь ты всегда будешь помнить обо мне. Прости…»
Я не верила в волшебный нож, откуда бы ему взяться у приютского выкормыша? Но молчала и позволяла Ржавчине делать тот рисунок. Если так ему будет спокойнее, если это прогонит тьму — пусть.
Закончив, парень выдохнул и вдруг скользнул губами по моей щеке. Шее. Ключице. Жаркое и влажное скольжение, тяжелое дыхание. Горячие ладони, напряженное тело, вжимающееся в мое… Возбуждение молодого мужчины, незнакомое мне и слегка пугающее…
«Первый поцелуй должен был быть моим, Вивьен, — и шепот — злой, обжигающий. — Моим, понимаешь?»
«Не называй имя, — отвечаю я. — Не то Змеевы дети услышат и заберут меня…»
«Никто и никогда не заберет тебя у меня, — еще злее говорит он. — Никто. Никогда!»
Он дышит слишком тяжело. И мне хочется его успокоить, погасить эту злость, это отчаяние, которое поселилось в моем друге. Я хочу, чтобы он был счастлив… Я обнимаю его, глажу напряженную спину, провожу рукой по груди. Пальцы становятся мокрыми. И Ржавчина тихо стонет.
Со страхом я дергаю его серую рубаху, поднимаю, несмотря на сопротивление парня. И вижу кровавую корку, покрывающую его ребра. Она складывается в замысловатый рисунок, такой же, как у меня. Только этот больше в три раза…
«Рисунок должен быть парным», — криво улыбается Ржавчина.
И снова трогает губами мою шею, ключицу, щеку… почему-то не губы. Словно все еще не может простить чужое прикосновение к ним.
…Утром непогода все еще бушевала, но это не помешало неугомонному «брату» разбудить меня на пробежку! Правда, на этот раз я открыла глаза, едва он толкнул дверь, так что орать «подъем!» не понадобилось. За ночь заметно похолодало, брусчатка покрылась инеем.
— До конюшен, — мрачно скомандовал Кристиан и сорвался с места.
Я припустила следом. Но как ни старалась, догнать «брата» так и не смогла! Крис ни разу не обернулся, а вскоре и вовсе скрылся из вида. Так что когда я, тяжело дыша, достигла вожделенных конюшен, февр уже набирал воду в колодце.
— Ты меня обманул! — возмутилась я. — Ты быстрее! Гораздо быстрее!
Он с какой-то злостью оттянул ворот свитера. На ключице темнел рисунок — черный вихрь, хвостом извивающийся по шее.