"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Впрочем, всё это Кирилл уже думал на бегу — обратно в острог. Учёного просто захлестнули, утопив разум, инстинкты и рефлексы — помочь, спасти, выручить! А таучинская девочка с изуродованным оспой лицом, спотыкаясь, бежала за ним. Бывший аспирант плохо понимал, что творил в следующие полчаса или час: помогал вытаскивать барахло из горящих домов, выгонял женщин, выносил орущих детей... Потом кто-то схватил его за рукав:
— Пособи, браток! Одному не с руки!
В глазах служилого было столько мольбы и надежды, что Кирилл кивнул и побежал вслед за ним. С соседней «улицы» доносился истошный женский крик: в хибаре под горящей крышей вся в крови и дерьме
И Кирилл помогал тащить роженицу, выволакивал за руки, за шкирки орущих детей, пытался их чем-то прикрыть на улице, но они расползались. И всё это в пару и в дыму, под ожогами то огня, то мороза. Горящей крыше пора было уже падать, когда Кирилл почувствовал, что кого-то не хватает, и опять кинулся внутрь. Он не ошибся: в углу хрипел и кашлял ещё один ребёнок — он задыхался от дыма. А хозяин возился в другом углу, отчаянно пытаясь что-то сделать. Кажется, он хотел что-то достать из-под настила, заменяющего пол, но поднимать слеги и тянуть мешок разом не получалось. Кирилл подхватил какую-то палку, сунул её между тонкими брёвнами и навалился:
— Быстрее давай — рухнет сейчас!
— Есть! — служилый вырвал-таки мешок из-под брёвен. — A-а, блядь!
Сверху посыпались горящие обломки — дым, огонь, треск, ничего не видно. В этом аду Кирилл добрался-таки до соседнего угла, ухватил мягкий живой комок и, закрыв капюшоном голову и лицо, ринулся к выходу.
На улице можно было дышать. Можно было погрузить обожжённые руки в снег. Или приложить этот снег к лицу...
Кирилл стоял на четвереньках, кашлял и плевался. Кроме прочего, отчаянно воняло палёной шерстью, и он подумал, что это, наверное, горит его кухлянка. Он лёг на грязный снег и несколько раз перекатился — туда и обратно. Вонять вроде бы перестало, и учёный поднялся на ноги.
Ребёнок, которого он вытащил последним, был мёртв — открытые неподвижные глаза, посиневшее, искажённое предсмертной мукой лицо. По этому лицу его гладила ладошкой Инью — она сидела рядом на корточках. Кирилл подошёл, и девочка подняла голову:
— На братика моего похож, правда?
Кирилл отвернулся, ничего не ответив. Рядом с грудой тряпок и шкур, рядом со стонущей женщиной, среди ползающих плачущих детей на снегу сидел служилый. Он доставал из мешка и складывал в стопки соболиные шкурки. Обернулся:
— Всё, кажись!! Одна лишь малость пригорела! — Лицо его с опалёнными бородой и усами лучилось неподдельным счастьем. Этого счастья было так много, что, наверное, хотелось им поделиться: — Я-то думал с концами! Уберёг Господь, слава тебе...
Кирилл молчал. Казак почувствовал отсутствие ответной реакции или, может быть, разглядел лицо Кирилла:
— Благодарствую, брат! Спаси тя Бог! На, на вот, возьми! — Он выхватил из стопки шкурку, но она оказалась, наверное, слишком добротной. Служилый торопливо положил её обратно и схватил другую — без хвоста и лап. — Возьми за труды! Спаси тя Бог, брат!
— Нет, не брат ты мне, — деревянными губами проговорил Кирилл и протянул руки. — Не брат!
— Сасынька! — истошно завопила женщина. — Ни нада!! Сасынька!!!
Дальнейшее уместилось, наверное, в секунду. В секунду, растянувшуюся на месяцы и годы. Кирилл узнал этого мужика — именно он насиловал девочку на таучинском стойбище, именно он сунул её руки в огонь — для забавы. Правда, в лице этого человека (?) не было решительно ничего приметного.
Трудно сказать, как оно было на самом деле: может быть, во взгляде бывшего аспиранта сконцентрировалась вся ненависть, вся боль, весь ужас последних лет. Служилый замер под этим взглядом, как хрестоматий кролик перед удавом. А может быть, всё произошло действительно за секунду. Впрочем, женщина — круглолицая раскосая мавчувенка — успела почувствовать что-то раньше:
— Сасынька!!
Кирилл отстранил протянутую ему шкурку и левой рукой прихватил служилого за шею сзади, а правой... Хруст шейных позвонков потонул в женском крике:
— Сасынька!!!
Учёный не стал смотреть, как она — полуголая — ползёт по снегу к дергающемуся телу. Он уходил не оглядываясь — умирать. Он уходил умирать и забирать с собой чужие ненавистные жизни. Ему хотелось сейчас одного — стереть собой, как тряпкой, пятно человеческой гнили и плесени с лица этого мира. Кирилл почти уже знал, что будет делать дальше...
Он заметил, что Инью бежит за ним. Сейчас Кириллу не было жалко никого — даже её. Тем не менее он остановился, пошарил за пазухой и достал кусочек бересты. В этом обрывке не было никакого смысла — просто растопка на всякий случай.
— Держи! — подал он кору девочке.
— Что это? Зачем?
— Не важно! Ты должна отнести это в лагерь. И положить в полог на моё спальное место. Поняла?
— Поняла...
— Тогда вперёд! Только смотри не потеряй! Сиди в пологе и охраняй эту штуку. Вернусь — проверю!
Он долго смотрел ей вслед — меховые сапоги были девочке велики, но она бежала изо всех сил. Повелитель дал задание, и она старалась — выполнять его приказы было главным делом её жизни.
По обгоревшим брёвнам вратной башни Кирилл взобрался на пристенный помост. Прошёл до сруба угловой башни. Здесь трое служилых, кряхтя и матюгаясь, возились с пушкой — то ли она заклинилась не в той позе, то ли просто примёрзла к настилу вместе с лафетом. Чуть в стороне шипела и плевалась искрами жаровня — подобие широкого железного ведра с ручкой, в которую продевалась палка для переноски. На новоприбывшего пушкари внимания не обратили, и Кирилл полез вверх — по брёвнам частокола на угол сруба под самую крышу. Это дало всего лишь пару метров дополнительной высоты, однако оказалось достаточным, чтобы обозреть окрестность.
Ветра по-прежнему не было, но воздух начал медленно двигаться — сверху вниз по долине Айдара. Дым от пожаров сносило в сторону, и было ясно, что горит или собирается гореть добрая половина острога — вся западная часть. На улицах бардак и свалка — пожары никто не тушит, они разрастаются. В районе, примыкающем к восточной части стены, горят только два или три дома — тут всё, как говорится, ещё впереди. Мысли учёного текли медленно и сразу застывали в формулах, не терпящих возражений: «Остаться без крыши над головой при таком морозе — верная смерть. Но острог выживет, если хоть часть строений уцелеет — вот здесь, вдоль забора. Значит, они не уцелеют!»