"Фантастика 2024-47". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
– Да, наверное. – Рангар кивнул и как-то сник. Со спины его можно было принять за глубокого старика.
И тут Лада медленно опустилась на колени и протянула к Балеару дрожащие руки. По прекрасному измученному лицу градом катились слезы.
– Умоляю тебя, Балеар, как только может умолять мать, – верни мне сына! Не губи ребенка! Он то ни в чем не виноват!
– Он виноват хотя бы потому, что произошел от семени этого… благодетеля.
– Хорошо, Балеар, скажи мне… – голос Рангара осекся, – существует твоя цена освобождения сына? Может, тебе нужна моя жизнь? Я готов.
– Вот даже как! – злобная, хищная ухмылка на миг исказила
– Ты умрешь страшной смертью… – выдохнул Рангар.
– Вот теперь ты заговорил своим истинным языком, – процедил Балеар. – Нет, демон тебя раздери, я умру той смертью, которую выбрал сам, – в Священном Огне Заори! А кто хочет составить мне компанию – милости прошу!
И с этими словами, вновь дико расхохотавшись, он шагнул прямо на стену золотисто-алого огня… вспыхнул огромной свечкой… и опал золотым пеплом. Но и Рангар, и Зоров, и Лада успели заметить, что, пока он горел, в сплошной огненной стене будто бы затемнился проход, полностью повторяющий очертания его фигуры. И сейчас Зоров усиленно размышлял, какой эксперимент мог бы дать ответ, была ли это оптическая иллюзия или проход существовал в реальности. Он поделился своими мыслями с Рангаром, и в глазах того затеплилась надежда. А глаза Лады так и вспыхнули:
– Да был, был проход! Я же видела!
– Видеть – это одно дело, а знать – совсем другое, Ладушка, – произнес Зоров озабоченно. – Глаза человека, увы, не слишком надежный инструмент. Надо все тщательно обдумать и подготовиться.
– Вот и думайте. – Лада занавесила глаза ресницами. – А мне дайте листок бумаги и карандаш, я пока напишу Олвару записку. Огненная стена хоть и почти прозрачна, но звуков не пропускает. А мальчика надо успокоить и предупредить, чтоб стоял в центре и ни в коем случае не касался огня.
Зоров достал из нагрудного кармана пачку листов, карандаш и протянул листок с карандашом Ладе (канцелярскими принадлежностями он предусмотрительно запасся на богатых складах Оранжевого мира). Остальные листы сунул назад и принялся обсуждать с Рангаром возможные варианты эксперимента.
Лада выбрала гладкий участок скалы, положила туда листок и набросала несколько строк. Затем приблизилась к огненной стене и, ободряюще улыбнувшись сыну, показала ему записку.
Не то, явно не то написала Лада, о чем сказала мужу и его брату, потому что в широко раскрытых глазах Олвара появились ужас и мольба, и он отрицательно покачал головой. Но мать лишь властно сдвинула брови, что делала чрезвычайно редко, и указала на последнюю фразу записки. В глазах мальчика заплескались слезы, но он – через силу – кивнул утвердительно.
И тогда Лада начала беззвучно, одними губами, считать, показывая при этом Олвару пальцы: один, два…
И на счет “три” шагнула прямо в золотисто-алую кипень. И вспыхнула, как совсем недавно предатель Балеар Коннефлет, но на этот раз темная фигурка Олвара метнулась в будто черным грифелем нарисованный контур ее фигуры… и громко рыдая, с опаленными вихрами, и тлеющей на рукавах и штанах одеждой, забился в объятиях мгновенно очутившегося рядом отца.
Шок.
Скручивающий в тугой узел все внутренности, все мысли, все чувства.
И
Он обнимал сына – а перед глазами застыл черный силуэт на золотом и алом фоне, и огненный вихрь в последний раз взметнувшихся волос, всегда пахнувших свежестью, радостью… Любовью.
Он обнимал сына – и не чувствовал ничего, словно перед ним была холодная каменная статуя.
Но сквозь ледяную пелену в сознании настойчиво пробивался чей-то тоненький голосок… папа, папа, ну хоть ты теперь… ну не надо, папа… папа, милый, ну что же ты!.. – и медленно, медленно, но неотвратимо оттаивал смерзшийся ком, в который превратилось все его нутро… и вот он растаял вовсе, но ожидаемого облегчения не наступило, ибо стужу сменил огонь… всепожирающий нутряной огонь отчаяния и безысходности…
…почему, почему, шептал он истово, ведь и я так мог… а ты не подождала, не захотела подождать… почему, о небо?! Ведь, может, и обошлось бы все… что-то бы придумали и все в живых остались…
Он бессильно опустился вначале на колени, а затем сел на холодный, дочерна обожженный камень, и рядом примостился Олвар, прижавшись к сильному телу отца, а Зоров стоял чуть поодаль, опустив голову, и молчал… да и что он смог бы сейчас сказать? В горле у всех троих першило от слез, пролитых и непролитых… а может, от радиации, кто знает… но им сейчас было все равно.
Бесцельно побродив туда-сюда, Зоров заметил сиротливо белеющий клочок бумаги, отброшенный Ладой в сторону перед смертельным шагом, и поднял его.
– Вот, брат, записка Лады… – Он подошел к Рангару и протянул ему листок. Тот схватил его и прижал к лицу, как святыню. Потом отстранил руку с запиской и начал читать вслух, хотя голос еще неважно слушался его.
– “Милый мой мальчик, мой Олвар! Сейчас ты сделаешь все, что я напишу, прикажу тебе властью матери. Я войду к тебе, и когда буду проходить сквозь огненную стену, в ней возникнет как бы моя тень. Смело бросайся в эту тень, но не вздумай коснуться огня! Ты пройдешь, должен пройти, ибо я видела проход не только глазами, как думает дядя Саша. Так что вперед, мой сын, на счет три… я покажу тебе когда. Я заклинаю, я прошу, я требую, я умоляю тебя – сделай это! Ибо в противном случае я все равно войду к тебе – но моя смерть будет бессмысленной, а значит, моя душа попадет на небесный остров Таруку-Гарм не в благоуханные рощи, а в кипящее озеро. Так что сделай, что я прошу. Так ты спасешь мою душу и сохранишь жизнь отцу, дяде Саше и себе. Обнимаю и целую – твоя мать”.
Рангар долго держал записку в руках, пока она не выпала из обессиленных пальцев. Слезы текли по его лицу; до этого он плакал только однажды – когда погиб Тангор Маас.
Перекувырнувшись в воздухе, записка легла другой стороной, и Зоров увидел, что и там что-то написано. Он наклонился и поднял листок бумаги.
– “Рангар, Саша, простите меня, – читал теперь уже он, медленно и четко выговаривая слова. – У меня просто не было другого выхода, и я не могла ждать, когда вы проведете свои эксперименты. В любой зан – а я это прекрасно видела – Олвар мог потерять сознание и упасть, и причин тому было много: слабость от недоедания, переживания, страх… Я не могла этого допустить, тем более что совершенно была уверена, что с ним ничего не случится. Я ведь оказалась права? Еще раз – простите, но жизнь сына для меня дороже всего. Рангар, мой милый, родной, я очень люблю тебя. Целую. Твоя Лада”.