"Фантастика 2025-32". Компиляция. Книги 1-36
Шрифт:
— Мой это кабинет, — ответил мужик на незаданный вопрос, попивая коньяк мелкими глоточками. — Я тут двадцать лет просидел. Два года до пенсии, а все инструктор. Обещали секретаря дать. Эх… И чего я в исполком не пошел, когда звали? Вот ведь дурак! Все надеялся, что повышение дадут по партийной линии. Эх! — снова вздохнул он и забросил в себя полстакана. Силен! Сразу видать выучку.
— Садись, — махнул он рукой. — Я каждый день сюда прихожу. И каждый день пью. Потому как делать больше нечего. Не знаю я ничего, и ничего делать не умею, кроме как людям мозги засирать. Ноль без палочки я теперь. Так жена
— Сергей, — протянул я второй стакан. — На палец, не больше. Армянский?
— Лучший, — гордо кивнул мужик. — Двин! Нам его с завода ящиками привозили. Это не та бурда, что простой народ пьет.
— А ты непростой, значит? — усмехнулся я, когда божественный напиток огненным смерчем пронесся по моим жилам.
— Я теперь никакой, — махнул рукой мужик. — Я пустышка, пирожок с никто. А на работу прихожу каждый день, чтобы просто с ума не сойти. Месяц хожу, на весь горком один. А скоро ходить не буду. Сюда, наверное, исполкомовские заедут. Им теперь в старом здании тесно. Они теперь на коне!
— А ты, Константин Георгиевич, наверное, всех в этом городе знаешь? — спросил я. — Столько лет при власти!
— Всех! — величественно взмахнул тот рукой. — Только дружу не со всеми. Сам понимаешь.
— Так чего грустишь? — удивился я. — Пиши телефон и жди звонка. Сейчас только ленивый бабло не поднимет. Нас ждут великие дела, фельдмаршал! Кончай бухать и дай в торец своей жене. Мужик ты или где?
— Телефон? — радостно удивился тот, не веря, что может быть кому-то нужен. — Дела? Ты тоже из этих?… Кооператоров? Как эта сука Вахидов?
— Что еще за Вахидов? — я деловито угнездился на стуле и налил себе еще на палец.
Я приготовился услышать интересную историю. И не ошибся. Акула чахлого местного бизнеса развернулась так, что я даже позавидовал. Вахидову мало было стать богатым. Он хотел остаться тут один. И он с успехом шел к этой цели, подминая под себя одну торговую точку за другой. И помогали ему в этом нелегком деле и бандиты, и менты. Да… Тут, в нашем маленьком городке, началась совсем другая жизнь. У него появился собственный царек.
— Нет, я не из кооператоров. Зовут меня Сергей Хлыстов.
— А… что-то слышал такое. Это тебя за убийство прокурорского сынка при Брежневе посадили?
— Меня.
— Да… громкое дело было. Спортсмен значит?
Константин Георгиевич написал на бумажке свой номер, подвинул ко мне.
— Будет какое-то стоящее дело, звони.
— Обязательно. Я возьму вон ту карту города? — я кивнул на схему Лобни на стене.
— Бери что хочешь, — равнодушно махнул тот рукой. — Тут теперь все можно брать.
Я снял карту, аккуратно сложил ее и засунул за пазуху. Я точно найду ей достойное применение.
Моя спортшкола стояла через пару домов на той же улице. Только теперь там оказалась качалка, которой при мне не было. Не разрешали тогда такое безобразие. Атлеты по подвалам железки тягали. И там же жрали свой метандростенолон, от которого их перло во все стороны, как штатовских бройлеров, и от которого в цветущем возрасте засыхала главная мужская гордость. Сейчас качалки разрешили, а если точнее, то просто махнули на них рукой.
Знакомые лица встретились внутри. И сразу много. Причина этого оказалась крайне тривиальна. Для молодых, здоровых парней в нашем городке было всего два вида досуга — качалка и гаситься всеми видами дерьма. От алкоголя до маковой соломы. И поклонники обоих этих направлений почти не пересекались, существуя как бы в параллельных измерениях.
— Серый! — заорал Вовка Карась, которого я знал с детсадовских времен. — Откинулся, бродяга! Пацаны! Серый откинулся!
Меня окружили родные, знакомые, полузнакомые и даже совсем незнакомые лица. Каждый хлопал по плечу, каждый что-то ободряющее говорил, каждый жал руку. Я даже растерялся. Как будто на собственный день рождения попал. А меня тут, оказывается, помнят. Шумная была история с первой ходкой. Вся спортшкола за меня ходатайствовала, да только без толку.
— Какие новости, Вован? — спросил я, когда все рассосались обратно к своим штангам. Мы отошли в сторону и присели на лавку у стены. — Я малость выпал из вашей бурной жизни. Приехал в родной город, а на его месте помойка какая-то. Хотя… Москва нынче не лучше.
Вовка молчал, а я смотрел на друга, который сильно изменился за последние годы. Он и раньше был крепышом, а теперь так и вовсе раздался вширь и заматерел. Русые волосы постриг в ультрамодный квадрат, что придавало его добродушной физиономии почти угрожающее выражение. Но это было напускное. Вовка — парень простой и незатейливый, как кувалда. И правой бьет примерно так же, по себе помню.
— Так какие новости? — напомнил я о себе.
— Да полная жопа тут, Серый, — поморщился Вовка. — Я как из Афгана вернулся, на работу устроился. На керамический пошел, как батя. И вроде ничего все поначалу было, а сейчас… За год цены раз в восемь выросли. Люди волком воют. В магазинах хоть шаром покати. Талоны отоварить проблема целая. На рынок пойдешь — от цен уши заворачиваются. Не пойму, как жить. Пацаны злые как собаки. Дури много, а куда деть, не знают. С заводов поувольняли или сами ушли. Дерутся сейчас так, как раньше не дрались никогда. Ну, сам помнишь, что за махачи были… Насуешь в табло, юшку из носа пустишь, и все на этом, разбежались. А сейчас не дерутся, Серый, сейчас калечат. Озверел народ. Заводятся все с пол-оборота, бухие через одного. С утра квасить начинают. Не поверишь, даже обкуренные появились. Как в Афгане.
— Оттуда, небось, и тащат, — пожал плечами я.
— Не… — возразил друг. — План из Чуйской долины везут. Мне тоже предлагали заняться, да я не повелся. За наркоту рога отобьют.
Вовка говорит и говорит, не остановить. Нашел родственную душу. Рядом лязгает железо, пацаны потеют, качая бицуху. Запашок тут стоит, конечно… Конюшня отдыхает.
Если коротко — в Лобне жопа. ГидроСтрой без заказов, Спецпрокат тоже. На Мосэлектромаше в бээс народ распускают. Продукцию выпустили, а денег не платят. На железной дороге тоже все очень грустно. Кто смог устроиться где-то в Москве — выживает. Кто нет — бедует.