"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
— Умрут. Пара десятков умерших наркоманов тебя устроит?
Ольга уставилась на него.
— Ивлев добавит кое-что в некоторые партии холодка. Рандомно.
— Боря, если это только всплывёт, нам всем каюк.
— Нам, Оленька, будет каюк, если всплывёт, что на складах сырья для производства лекарств осталось значительно меньше, чем по документам. Нам даже оправдаться будет нечем. А под карантин мы спишем основную недостачу.
— Это всё твоя Анна, — Ольга скривилась, как от зубной боли.
— Да причём тут Анна? Львиная доля уходит на Ивлевскую лабораторию, на производство холодка. И ты это
— Не надо мне это напоминать, — рассердилась Ольга. — А только и Анне твоей перепадает не слабо. Так ведь? Старая любовь не ржавеет, да, Боренька? Эта сука столько лет о тебя ноги вытирает, не надоело быть ковриком, а?
Она постаралась ткнуть его побольней. В её словах сквозили ревность и злость обиженной и уязвленной женщины.
— Дурочка, не ревнуй, — он постарался смягчить её реакцию, погладил круглое, белое плечо, мягкое, полное. Прислонился к нему губами, легонько поцеловал. — Я ведь с тобой, не с ней.
— Ой ли, Боря?
— А Анна нам тоже нужна. Она идеально прикрывает Ивлевскую лабораторию. Другому главврачу на её месте мы бы платили куда больше, а деньги в таком деле не самый надёжный помощник. Анна же всегда будет молчать, опасаясь за свою больницу. Это гораздо дешевле.
— Не слишком и дёшево нам обходится твоя юношеская любовь, — проворчала Ольга.
Он всё же уговорил её. Уговорил запереть контактирующих людей на одном из заброшенных уровней без медицинского обеспечения, клятвенно пообещав, что такое больше не повторится. Тем более, после избрания его Главой Совета всё пойдёт совсем по-другому.
— Убитый точно Андрейченко?
Кравец развёл руками:
— С высокой долей вероятности. Во всяком случае он точно с карантина. Анна его опознала.
— Анна? Каким образом?
— Вам, наверно, самому лучше с ней поговорить. Вы ей позвоните?
— К чёрту телефон! Давай быстро организуй лифт вниз. Чтоб сию минуту.
Лифт, громыхая и скрежеща, медленно тащился вниз. Борис ненавидел этот способ передвижения и везде, где возможно, предпочитал перемещаться пешком. Нет, клаустрофобией он не страдал — те, кто ею страдает, в их Башне не живут — просто не любил и всё. Но если дело требовало, он был готов спуститься на этом лифте хоть на дно морское, хоть к чёрту в ад.
Анна ждала его у себя. Как сообщил Кравец, трупы охранников и третьего неизвестного нашла уборщица, она же и подняла шум. Это было плохо, потому что сарафанное радио мигом разнесло зловещую новость по нескольким этажам, и сейчас Кравец помимо прочего был занят ещё и тем, что пытался локализовать слухи или придать им хоть какую-то направленность, чтобы они не множились и не навредили ещё больше, хотя, казалось бы, куда уж больше.
— Боря, наконец-то, — Анна шагнула ему навстречу и инстинктивно приобняла, уткнулась лицом ему в грудь. — Это ужасно! — прошептала еле слышно.
— Где трупы? — спросил он, отстраняя её от себя.
— В морге. Нет, не в нижнем, в нашем, местном. Борис, Антон уже сказал тебе, что я знаю мальчика, который был убит?
Борис кивнул.
— То есть, я его не то, чтобы знаю, но сегодня утром они приходили ко мне.
— Они?
— Да. Два мальчика. Они
Кровь отлила от лица Бориса, он почувствовал, как ноги становятся ватными. Захотелось к чему-нибудь прислониться, обо что-то опереться.
— Мне кажется, — Анна нахмурилась, чуть помедлила, а потом быстро продолжила. — Мне кажется, Савельев уже перешёл все границы. Эта болезнь пролечивается обычными антибиотиками…
— Аня, не части. Причём здесь Савельев?
— Как причём? Это же его приказ. Он помешался и на своей Башне, и на своей экономии. Мы так скоро дойдём до того, что не будем вообще никого лечить, если он уже сейчас жалеет выделять средства для лечения этих заболевших. Я понимаю, их сто шестьдесят пять человек, но ведь заболели из них точно не все. Вернее, мальчишки утверждали, что вообще никто не заболел. Да, даже, если и заболели. Экономить на людях? На людях, Боря!
Анна говорила со свойственной ей горячностью, обвиняя во всем Павла. Борис чувствовал, как постепенно оживает, и страх отпускает его. Аннино непонимание, конечно, раздражало Бориса, но вместе с тем он выдохнул с облегчением — всё-таки иногда её зацикленность на Пашке работает на него. В общем-то, свалить всё на Савельева не такая уж и плохая идея. Борис даже слегка улыбнулся, но тут же вспомнил, что Анна говорила что-то про двух мальчишек. Про двух! А труп-то один.
— Аня, ты сказала, их было двое?
— Кого? Мальчиков? Да, двое. Они пришли ко мне и стали просить им помочь, а что я могла сделать, а, Боря? Что? С Савельевым бодаться бесполезно…
Борис, уже не слушая её, подошёл к рабочему столу, набрал по телефону Кравца. Тот был на месте, ждал указаний.
— Антон, есть ещё второй пацан. Второй — живой. Да живой, я тебе говорю, живее всех живых. Давай сюда в больницу ребят посообразительней, Анна опишет им того, второго. Ну и надо нижние этажи прочесать в первую очередь.
— Боря, — Анна подошла, положила свою ладонь на его руку. — Что ты делаешь? Зачем вам этот второй мальчик?
— Ань, — Борис мягко улыбнулся. — Второй пацан либо убийца, либо свидетель. По меньшей мере, свидетель. Надо же всё выяснить. Думаю, где-то через полчасика к тебе прибудут ребята из дознавателей. Помоги им, ладно?
Анна испуганно заморгала. Он чуть приобнял её за плечи, легонько встряхнул, чувствуя её покорность и подчинение его воле.
Куда подевалась его удача? В каком месте он оступился? Где сыграл не той картой?
Борис перебирал в уме все эти вопросы. Демарш с Никой был ошибкой? Нет, точно не он. Борис вспомнил разговор с Павлом, как тот изменился в лице, едва услышав новость про дочь. Тут Борис однозначно сделал правильный ход. Пашка уже принёс однажды жертву в своей жизни, и эта жертва была так велика, что лишила Пашку половины души, и теперь он просто не в состоянии был лишиться и второй половины. Ника была для него больше, чем дочь, она заменяла Пашке всё: Лизу, убитого сына, всех нерождённых детей, целый мир. Это чужим людям казалось, что Павел одержим Башней, нет, единственной, кто ему действительно был дорог, кто стал его сердцем, душой и им самим, была его дочь, Ника.