"Фантастика 2025-61". Компиляция. Книги 1-20

Емец Дмитрий Александрович

Рина вспоминает, что до мухи у нее в той же банке проживал таракан, которому Мамася регулярно бросала размоченный хлеб, ужасно плюясь при этом и утверждая, что таракан – гадость. Рина кривит ей вслед гримасу номер восемь, которая отличается от гримасы номер семь более высоким поднятием бровей и «надувательством щек», как говорил папа.

Рина плетется в ванную и долго стоит, качаясь и размышляя, смачивать щетку перед тем, как выдавливать пасту, или так сойдет. Вариантов только два, но Рина выбирает из них минут пять. И еще десять

секунд чистятся зубы.

На кухне бьется скорлупа и стреляет яичница. Рина идет на звук. Она все еще на автопилоте. Мама Ася (отсюда и Мамася) стоит у плиты и ест стоя. Она вечно утверждает, что ей некогда присесть, а на самом деле ей просто не сидится.

Брови у Мамаси красивые, густые, а вот коса уже не коса, а крысиный хвостик. Опасно, когда твоя лучшая подруга – парикмахер-самоучка, выучившая чикать по книжке и, за отсутствием практики, пока не наигравшаяся с ножницами. Рина еще помнит время, когда коса у Мамаси была такой длины и тяжести, что она привязывала к ней небольшую куклу, а Мамася даже и не замечала.

Рина подходит к маме сзади и прижимается. Волосы у них одного цвета, русые, и для какой-нибудь букашки, которая наблюдает за ними с потолка, головы наверняка сливаются в одну.

– Дай погреюсь! Ты теплая! – говорит она.

– Верно. Я ЕЩЕ теплая! – мрачно соглашается Мамася.

У нее два состояния, и оба крайние. Северный полюс и Южный. Или даже так: Северный полюс и пустыня Сахара. Одно состояние – спешки и быстрых несущихся рук. Другое – внезапного и долгого замирания. То бегает и хлопочет, а то вдруг цепенеет, глядя в стену, и тогда непонятно, о чем она думает.

Артурыча нет. Его вообще никогда нет. Он вечно колесит на новом, приятно пахнущем прогретым маслом грузовичке. Продает шампуни, лосьоны и прочую гигиену. Покупает их на фабрике под Вологдой, привозит в Москву и расталкивает по точкам. И едет куда-нибудь в Казань за ушными палочками или жидким мылом.

Артурыч похож на моржа. Такой же усатый, толстый, медлительный. За рулем никогда не засыпает. И вообще непонятно, когда спит. Днем едет, ночью едет. Рина подозревает, что Артурыч так долго обходится без сна оттого, что никогда не просыпается окончательно. Он всегда в полуспячке или в полубодрствовании.

Лицо у Артурыча такое широкое, что очки, которые он носит, выгибаются дужками наружу. Мамася называет его физиономию «мордень». Делает Артурыч все неспешно, а говорит так медленно, что все теряют терпение и начинают угадывать окончания слов.

Добрый Артурыч или злой, Рина до сих пор не разобралась. Но одно она знает наверняка: он не папа. Папа нервный, папа быстрый, папа стремительный. Выпаливает десять слов в секунду. За одну минуту может схватить пять предметов и четыре из них уронить. Артурыч же за это время едва поднесет руку к носу. Но, правда, ничего не уронит. Это да. Тут не поспоришь.

Вообще Артурыч – нечто диаметрально противоположное папе. Похоже, Мамася, когда искала

его, выбирала не живого человека, а «антипапу». Просто как набор качеств из конструктора «Сделай сам!».

Сейчас у них все хорошо. Мир. В первый год было хуже. Рина и Мамася не разговаривали порой по три дня. Иногда бывало, что обе сидели на кухне, повернувшись друг к другу спиной и, в нетерпении прорывая ручкой бумагу, писали. Затем одна, не глядя, бросала бумажку другой. Та читала, фыркала и тоже писала:

«Дочь! Я знаю, что ты меня не услышишь, но все же попытаюсь!

Между людьми, лгущими друг другу, не может существовать доверия. Раньше я считала, что могу тебе доверять.

НО: а) ты пошла на ложь, сказав, что не пускала за мой компьютер посторонних, б) я знаю, что у компьютера сидел человек, которого я категорически не приемлю! в) не исключено, что он читал мою личную почту, г) но опять же: это не принципиально. Принципиально, что ты мне лгала!!!»

«Между прочим, этот «человек» – твой муж и мой папа!»

«Кем является это существо, в данный момент не принципиально!»

«Ты ударила меня мокрым полотенцем! Я не буду разговаривать с тобой до тех пор, пока ты не попросишь у меня прощения!»

«Я! НЕ! СОБИРАЮСЬ! У тебя невнимание к речи. У людей, лгущих друг другу, не может существовать никаких обоюдных договоренностей».

Так и летала бумажка с одного конца стола на другой, пока все не заканчивалось слезами и примирением. Сейчас ничего, нормально. Бумажки не рвутся, полотенца не дерутся. Все решается словами.

Рина садится за стол и начинает краем вилки отпиливать белок вокруг яйца. Выкалывать яичнице желтый глаз ей жалко.

– А ножом слабо? – спрашивает Мамася с досадой.

Она не выносит, когда кто-то копается. Артурыч, конечно, не в счет. Но Артурыч не копается. Он просто живет в ритме трудолюбивой, упорной, но несколько замедленной черепашки.

Вместо того чтобы взять кухонный нож, хотя он лежит рядом, Рина опускает руку под скатерть. Щелк! – и в руке у нее узкая хищная выкидушка. Ножны у Рины всегда пристегнуты к ноге, чуть выше носка.

Мамася косится, но ничего не говорит. Знает, что с ножом Рина все равно не расстанется. Рина есть Рина. Она не знает, что такое вовремя остановиться. Если разгонится – затормозить может только головой о кирпичный забор.

Все это Мамася знает и атакует в другом месте. Относительно безопасном:

– Может, ты наденешь юбку? Хотя бы ради разнообразия?

Рина презрительно фыркает. Юбки она ненавидит. Во-первых, тогда станут видны пристегнутые ножны, что будет нервировать училок, а во-вторых, у нее вечно сбиты колени.