"Фантастика 2025-61". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Тебе же все равно! – сказал он.
Сверху по эскалатору запустили пивную банку. Яра о чем-то размышляла, и ее лицо временно пребывало в неподвижности. Зеленая лыжная шапка ей не шла. Лицо казалось мальчишеским, грубоватым.
Афанасий подумал, что она некрасивая, и принялся взращивать в себе эту мысль. Как всякий человек, сражающийся с вирусной любовью, он имел в сердце особую коробочку, в которую заботливо собирал недостатки Яры. Когда любовь нестерпимо жгла, он обычно, как уголек, раздувал какой-нибудь
Примерно к середине эскалатора Афанасий окончательно победил любовь и самодовольно выпрямился, ощущая себя свободным. Но тут Яра оживилась, заговорила, заулыбалась. Афанасий, уверенный, что его уже ничего не прошибет, высокомерно взглянул на нее, и… ему захотелось выть.
Вагон был нового типа, обшитый белым пластиком. Без вкусных уголков для стояния рядом с дверью. Афанасию из-за фиалок нечем было держаться. Его болтало из стороны в сторону, а Ул ловил его за ворот.
– Видишь, как тебе повезло, что я у тебя есть? – спрашивал он, а потом вдруг крикнул на весь вагон: – Эй, люди! Я счастлив! Это мой друг, а это моя девушка!
Суеверная Яра дернула его за рукав.
– Тшш! Молчи!.. Счастье спугнешь!
Лучше бы она промолчала. Улу моментально захотелось противоречить.
– Эй! Счастье! Ау! – заорал он.
– Ку-ку! Ушло уже я! – нетрезвым голосом откликнулся проходящий рядом человек.
Спина у него была полосатая, как у зебры, с четко отмеченными ступеньками. Вагон тронулся и медлительной гусеницей пополз в тоннель.
Глава 2
Крыло друга
Когда человек не отказывает себе в удовольствиях и получает их слишком много, он к ним привыкает и перестает что-либо ощущать. Удовольствий ему требуется все больше, каких-нибудь изощренных, фальшивых, и заканчивается все неминуемой деградацией. Если же удовольствия, напротив, постепенно ограничивать, то с каждым днем будут открываться все новые. Настоящие. Даже простой капле воды, или солнцу, или пятиминутному отдыху в походе радуешься просто с дикой силой.
В пять утра Ул встал проводить Яру. Он поднялся наверх, затем снова спустился и, срезая путь, пошел галереей. Шаги далеко разносились по длинным пустым коридорам ШНыра. В столовой не было ни души – даже сердитой старушки Суповны, которая, непрестанно ворча и жалуясь, что ей никто не помогает, не подпускала никого к плите на десять метров.
Однако и без Суповны ее присутствие ощущалось. На центральном столе стояло верное средство от сна: три кружки с крепким чаем, соленый огурец и тарелка с круто посоленным черным хлебом. Одна кружка была пустой.
– Значит, Денис уже в пегасне, – сказала Яра, появляясь вскоре после
Ул кивнул и посолил огурец.
– Люблю все соленое! – сказал он про себя. – Хотя что можно подумать о человеке, который солит соленый огурец? Какой-то минерал недоделанный!
Сидя в полутьме, Яра большими кусками откусывала черный хлеб, прихлебывала чай и разглядывала толстую пачку фотокарточек, небольших и крепких, как игральные карты. Снимки были сделаны частично скрытой камерой, частично с помощью телескопического объектива.
– Это только за последнюю неделю. Что общего у системного администратора, учительницы физкультуры, театрального осветителя, студента, сторожа из котельной и глухого парня, бывшего музыканта? – спросила она, пряча от Ула снимки.
– То же самое, что у пожилого астролога, мрачного нелюдима с зонтиком и уважаемого законом бандита с пальцами, похожими на сосиски. Но с этими мы раньше не сталкивались. Значит, ведьмари набирают новых. Расширяют резервы фортов, – мгновенно отозвался Ул.
Яра перестала жевать хлеб.
– Ты что? Знал?
– Несложно догадаться. Театрального осветителя фотографировал Афанасий. Потом показывал мне царапину на куртке. Утверждает: в него выпалили из шнеппера, – сказал Ул.
– Лучше б они были вампиры, – вздохнула Яра.
– Мечтать не вредно. Будь они вампиры, мы закрыли бы вопрос за неделю силами восьми-девяти пятерок. Или обратились бы к вендам. Но они не вампиры, и этим все сказано, – отрезал Ул.
Он вышел первым и остановился на крыльце подождать Яру. Внезапно громадные руки сгребли его и оторвали от земли. Ул болтался головой вниз и созерцал большеротое существо в расстегнутом бараньем тулупе.
У крыльца, пошатываясь, стоял гигант трех с половиной метров ростом. Это была живая достопримечательность, казус, оживленный кем-то из отцов-основателей ШНыра. Днем он укрывался в Зеленом Лабиринте, ночами же топтался вокруг ШНыра. Несколько раз в животе у него находили пропавших девушек, а один раз даже самого Кузепыча.
– Я Горшеня – голова глиняная, пузо голодное! Я тебя съем! – сообщил гигант. Слова он проговаривал медленно и вдумчиво.
– Подавишься! Давай, я разбегусь и запрыгну! – предложил Ул.
Горшеня некоторое время пережевывал эту мысль, а затем разжал руки. Ул воткнулся головой в сугроб. Горшеня отошел на шаг и доверчиво распахнул огромный рот. Четыреста лет подряд он попадался на одну и ту же уловку.
За ночь снег подтаял и хорошо лепился. Ул скатал снежный ком и забросил Горшене в рот. Когда Горшеня стоял с разинутым ртом, он ничего не видел, потому что две янтарных пуговицы, служившие ему глазами, откидывались вместе с верхней половиной головы.
Горшеня захлопнул рот.