"Фантастика 2025-63". Компиляция. Книги 1-27

Максимова Анна

А праздник тем временем шел своим чередом, и не думая прекращаться. Основная масса народа вновь перекочевала за столы, вновь зазвенели стаканы, и забулькало в них горячительное. Музыка была выключена, а откуда-то «из-под стола» на свет божий было вытащено два баяна, и в ночной тишине зазвучали тягучие знакомые аккорды:

— Чёрный ворон, чёрный ворон,

Что ты вьёшься надо мной?

Ты добычи не дождёшься,

Чёрный ворон, я не твой!

И вся толпа за столом проникновенно подхватывает знакомые всем с детства строки:

— Ты добычи не дождёшься,

Чёрный

ворон, я не твой!

И вот какое странное дело, даже самому Игорьку захотелось присоединиться к этому импровизированному деревенскому хору. Словно бередила эта песня какие-то позабытые струны в его душе. Позабытые давно, да еще и засунутые в самый дальний чулан его толи памяти, толи сознания. И вот на тебе — на поверхность всплыли воспоминания о которых он давно не вспоминал.

Когда-то в детстве Игорь каждое лето ездил в деревню к деду с бабкой, пока они были живы. И к их приезду собиралась на подобные посиделки вся деревенская родня. И песни под гармошку и баян были в те годы центральным развлечением. Он помнил, как его жутко нервировали и бесили эти бесконечные заунывные песни, которые с удовольствием распевали за накрытым столом все присутствующие. А он так и не мог понять — чего они в них нашли?

Дроздов огляделся по сторонам, заметив с каким упоением Светка подпевает окружающим её деревенским простофилям. И ей это явно нравится. Даже вечно «контуженный» на всю голову участковый Сильнягин, повесивший свою бердану на спинку стула и даже скинувший с лысины на стол свою ковбойскую шляпу (а Игорек одно время подозревал, что он в ней даже спит), самозабвенно прикрыв блеклые глаза, тянул:

— Ты-ы-ы добы-ы-ы-чи-и-и-и не дождёс-с-с-и-и-и!

Черный во-о-орон я не тво-о-ой!

Эхом отзвучали над темным садом последние аккорды песни, и за столом воцарилась полная тишина. Было слышно как мерно стрекочут еще не отошедшие на зиму сверчки, да квакают в пруду лягушки. Одиноко звякнула бутылка о край стакана, и один из мужиков, набулькав себе дозу под злобные взгляды какой-то располневшей бабы, видимо жены, произнес, подняв стакан на уровень глаз:

— А давай, Серый, нашу!

Серый, пожал плечами и с видом фокусника выудил из-за спины шестиструнную гитару, видимо, прислоненную к спинке его стула. Слегка подстроившись и подкрутив колки, Серега ударил по струнам, а мужик, держащий стакан, запел:

— Водку я налил в стакан и спросил.

И стакан граненый мне отвечал:

«Сколько жил и сколько в жизни ты своей потерял».

Этого никогда я не знал.

«Сколько жил и сколько в жизни ты своей потерял».

Не задумывался я и не знал.

Черт возьми, вот чего Игорек не ожидал здесь услышать, так это «Сектор Газа». А мужичок неплохо так пел, если и хуже оригинала, то совсем незначительно. А может, это выпитая водка внутри Дроздова так же «говорила», как в свое время граненый стакан с покойным фронтменом группы. К гитарным аккордам неожиданно присоединился один из баянов, а мужичок, повысив голос, самозабвенно продолжил:

— В жизни я встречал друзей и врагов.

В жизни много всего перевидал.

Солнце

тело мое жгло, ветер волосы трепал,

Но я смысла жизни так и не узнал, а-а!

Солнце тело мое жгло, ветер волосы трепал,

Но я смысла жизни так и не узнал…

После этих слов мужик замолчал и залпом бахнул налитую в стакан солидную дозу водяры. Даже не поморщился, зато это с превеликим удовольствием за него сделала та толстая баба. Если точно — жена, чувствую, что мужика завтра ждет не только головная боль, но и семейные разборки.

Несмотря на то, что бухнувший мужик сошел с дистанции, эстафетную палочку, выпавшую из его рук, подхватил муж Катерины — Борис. Бригадир лесорубов эффектно затянулся и, выпустив из ноздрей в ночной воздух струю сизого дыма и обняв Катерину, продолжил:

— Дым от сигарет мне резал глаза,

Мои внутренности спирт обжига-ал.

Много в жизни я любил, много в жизни презирал,

Но я жизни все равно не узнал, а-а.

Много в жизни я любил, много в жизни презирал,

Но я жизни все равно не узнал.

А дальше к песне присоединились все присутствующие гости, которые, к удивлению Игорька, тоже знали слова:

— Не искал покоя я, видел Бог.

И не раз я покидал родной дом.

Выбирал я пред собой сто путей и сто дорог,

Но конкретной выбрать так и не смог, а-а.

Выбирал я пред собой сто путей и сто дорог,

Но конкретной выбрать так и не смог.

Вместе с остальными пел и Тимоха, в честь которого его родня и устроила эту грандиозную попойку. Но едва пошел последний куплет, все резко замолчали, а его одинокий голос, напротив, продолжал звучать:

— Выйду я на перекресток дорог…

Паренек запнулся от неожиданности, но на него шикнули, типа «не порть песню, Тимка», и он, недовольно качнув головой, продолжил, слегка запинаясь, время от времени, словно вспоминая позабытые слова:

— Я свободный воздух грудью вдохну.

Я смахну с лица рукой огорчения слезу,

Буду ждать свою счастливую весну, а-а.

Я смахну с лица рукой огорчения слезу,

Буду ждать свою счастливую весну.

* * *

Вернувшись домой (да-да, жилище родни почившего Тимохи я уже по праву считал своим домом), я пребывал в некой эйфории, что все проблемы моей прошлой жизни удалось разрешить. Али-Баба сберег доверенный ему общак даже после тридцати лет прошедших с моей смерти. Он не нарушил данного слова, не скрысятничал, хотя имел на то вполне веское основание.

Теперь я буду считать его только дедом, без всяких посторонних мыслей. Да и вообще, как сказала Лукьяниха, буду считать себя заново родившимся, и постараюсь никогда не совершать ошибок прошлой жизни. Все, нет больше законного вора Семена Метлы! Он умер, и пусть покоится с миром!

Мы с дедом вернулись к столу, и я с аппетитом налег на закуски, позволяя себе время от времени пригубить немного спиртного. Совсем чуть-чуть — настроение у меня и без этого находилось на недосягаемой ранее высоте, и не нуждалось в дополнительном стимулировании.