"Фантастика" Фабрика Абсолюта. Война с саламандрами

Чапек Карел

Куглер склонил голову, потрясенный. Но председатель надел очки и сказал спокойно:

– Свидетель, мы должны перейти к делу. Убивал обвиняемый?

Бог-свидетель кивнул:

– Он убил девять человек. Первого в драке. За это он попал в тюрьму, где окончательно развратился. Второй жертвой была неверная любовница. Его приговорили к смерти, но он бежал. Третьим был старик, которого он ограбил. Четвертым – ночной сторож.

– Разве он умер? – воскликнул Куглер.

– Умер через три дня, – сказал Бог. – В страшных мучениях, и оставил

после себя шестерых детей. Затем были убиты пожилые супруги: он зарубил их топором и нашел у стариков только шестнадцать крон, хотя у них было припрятано больше двадцати тысяч.

Куглер вскочил:

– Да где же, скажите, пожалуйста?

– В тюфяке, – сказал Бог. – В холщовом мешочке под соломой, где эти скряги прятали деньги, нажитые ростовщичеством. Седьмого он убил в Америке. Это был переселенец, земляк, беспомощный, как ребенок.

– Так они были в тюфяке, – прошептал изумленный Куглер.

– Да, – продолжал Бог. – Восьмым был прохожий, он случайно попался по дороге, когда за тобой гнались. Тогда у тебя, Куглер, было воспаление надкостницы и ты сходил с ума от боли. Чего только ты не натерпелся, парень! Последним был полицейский, которого ты убил перед самой своей смертью.

– Почему он убивал? – спросил председатель.

– Как и все люди, – отвечал Бог. – По злобе, от жадности к деньгам, преднамеренно и случайно, иногда с наслаждением, иногда по необходимости. Был он щедр и часто помогал людям. Ласков был с женщинами, любил животных и держал свое слово. Нужно ли еще говорить о его добрых делах?

– Спасибо, – произнес председатель, – не нужно. Обвиняемый, хотите ли вы сказать что-нибудь в свое оправдание?

– Нет, – ответил равнодушно Куглер, потому что теперь ему уже все было безразлично.

– Суд удаляется на совещание, – объявил председатель, и все четверо вышли.

Бог и Куглер остались одни в судебном зале.

– Кто они? – спросил Куглер, показывая кивком головы на уходящих.

– Люди, как и ты, – сказал Бог. – Они были судьями на земле и теперь судят здесь.

Куглер грыз ногти.

– Я думал… Меня это не волновало, но я ожидал, что судить будете вы, потому что… потому…

– Потому что я Бог, – закончил великий старец. – Вот именно оттого и нельзя, понимаешь? Я все знаю и поэтому вообще не могу судить. Ведь это невозможно! Как ты думаешь, Куглер, кто тебя в тот раз выдал?

– Не знаю, – удивленно ответил Куглер.

– Луцка, кельнерша. Донесла из ревности.

– Простите, – осмелел Куглер. – Вы забыли сказать, что я застрелил в Чикаго еще и этого мерзавца Тедди.

– Где там застрелил, – возразил Бог. – Этот выкарабкался и жив до сих пор. Я знаю, он доносчик, но в остальном, дружище, он добряк и страшно любит детей. Ты только не подумай, что на свете есть хоть один законченный негодяй.

– Почему, собственно, вы… почему ты, Боже, не судишь сам? – спросил Куглер задумчиво.

– Потому что я все знаю. Если бы судьи всё, совершенно всё знали, они бы тоже не могли

судить. Тогда бы судьи всё понимали, и от этого у них только болело бы сердце. Могу ли я судить тебя? Судьи знают только о твоих злодеяниях, а я знаю о тебе все. Все, Куглер! Вот почему я и не могу тебя судить.

– А почему… эти люди… судят и на небе?

– Потому что человеку необходим человек. Я, как видишь, только свидетель, но наказывать, понимаешь, наказывать должны сами люди… и на небе. Поверь мне, Куглер, это правильно. Люди не заслуживают никакой другой справедливости, кроме человеческой.

Тут вернулись судьи, и председатель Последнего Сената громко произнес:

– За девятикратное преднамеренное убийство, за ограбления, за недозволенное возвращение с места, откуда он был изгнан, за незаконное ношение оружия и за кражу роз – Куглер Фердинанд приговаривается к пожизненному заключению в преисподней. Приговор привести в исполнение немедленно. Итак, следующее дело. Обвиняемый Шахат Франтишек здесь?

Преступление в крестьянской семье

– Подсудимый, встаньте, – сказал председатель суда. – Вы обвиняетесь в убийстве своего тестя Франтишека Лебеды. В ходе следствия вы признались, что с намерением убить Лебеду трижды ударили его топором по голове. Признаете вы себя виновным?

Изможденный крестьянин вздрогнул и проглотил слюну.

– Нет, – сказал он.

– Но Лебеду убили вы?

– Да.

– Значит, признаете себя виновным?

– Нет.

Председатель обладал ангельским терпением.

– Послушайте, Вондрачек, – сказал он. – Установлено, что однажды вы уж пытались отравить тестя, подсыпав ему в кофе крысиный яд. Это правда?

– Да.

– Из этого следует, что вы уже давно посягали на его жизнь. Вы меня понимаете?

Обвиняемый посопел носом и недоуменно пожал плечами.

– Это все из-за того лужка с клевером, – пробормотал он. – Он взял да продал лужок, хоть я ему и говорил: «Папаша, не продавайте клевер, я куплю кроликов…»

– Погодите, – прервал его председатель суда. – Чей же был клевер, его или ваш?

– Ну его, – вяло произнес обвиняемый. – А на что ему клевер? Я ему говорил: «Папаша, оставьте мне хоть тот лужок, где у вас люцерна посеяна». А он заладил свое: «Вот умру, все Маржке останется…» Это, стало быть, моя жена. «Тогда, говорит, делай с ним, что хочешь, голодранец».

– Поэтому вы и хотели его отравить?

– Ну да.

– За то, что он вас выругал?

– Нет, за лужок. Он сказал, что его продаст.

– Однако послушайте, – воскликнул председатель, – это ведь был его лужок? Почему же ему было не продать?

Обвиняемый Вондрачек укоризненно поглядел на председателя.

– Да ведь у меня-то там, рядом, посажена полоска картофеля, – объяснил он. – Я ее и покупал с расчетом, чтоб потом стало одно поле. А он знай свое: «Какое мне дело до твоей полоски, я лужок продаю Юдалу».