Фантастика и Детективы, 2013 № 04
Шрифт:
— Откуда у вас оружие?
— Этот револьвер я хранил с военной поры — мне подарил его офицер немецкой полевой жандармерии. Его звали Курт. Курт Вагнер. Но почему вы не спрашиваете меня о том, как я не раз выручал партизан? — возмутился Бруй. — Как, рискуя жизнью, был у них проводником, как собирал и передавал через связных ценную информацию? Вы
— А куда вам было бежать, разве что с немцами. Так вы им были не нужны. А на малой родине вам появляться было нельзя — не отбыли срок наказания, прислуживали фашистам. Вы знали, что вас будут искать и скрывались под чужим именем. И то, что вы помогали партизанам — делали это не из патриотических чувств — вы спасали свою шкуру, зная, что партизаны могут рассчитаться с немецким прислужником. У вас полное раздвоение личности. Жизнь, сплетенная из лицедейства…
— Неправда. Я хотел уйти в партизанский отряд, но мне дали понять, что я нужен здесь, в немецкой комендатуре, что принесу больше пользы.
— Вот вы и принесли ее. В святом писании сказано: никто не может служить двум господам, ибо одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а другому не радеть. Нельзя одновременно служить богу и мамоне, то есть богатству, — сказал Широков.
17
На судебном процессе, когда подсудимому предоставили последнее слово, Бруй встал и упавшим голосом сказал: «Я сам себя загнал в силки судьбы. И всю жизнь прожил в страхе. А Галину убил — хотел жить, но нам двоим места на земле уже не было…»
Он, сломленный судьбой, обессилено опустился на скамью, зажав голову руками. В зале стояла мертвая тишина. И вдруг среди этой тишины громко заплакала Тася…
Антон Коваль сидел, забившись в угол, низко опустив голову. Он не мог смотреть людям в глаза, не знал, как жить дальше среди людей…
18
После
Сыщик зашел в райотдел, открыл кабинет и расслабленно откинулся на спинку стула. Он договорился с Тасей встретиться через неделю, и теперь обдумывал, что скажет ей при встрече. «Вот как все обернулось, — подумал капитан. — Не случись эта трагедия — не видать бы мне этой замечательной девушки…»
Дверь открылась, вошел Кирута, и устало опустился рядом. Кажется, еще вчера он, выпускник юридического факультета, был начинающим следователем, и вот уже отдано следствию почти тридцать лет жизни. Тридцать лет ежедневных столкновений с людскими судьбами, характерами, поступками. Тридцать лет раздумий, мучений, чтобы не навредить, не допустить необоснованных обвинений… Но было всякое. Ведь не зря англичане говорят, что никто не может попробовать яблоко для вас. Только свой опыт, свои ошибки делают человека мудрее, обогащают его тем, что называется знанием жизни…
— Устал? — спросил Кирута.
— Устал, — честно ответил сыщик.
— Я давно хотел тебя спросить, как ты умудрялся выполнять в срок все то, что я тебе предписывал. Ведь в сутках всего лишь двадцать четыре часа?
— Во-первых, у меня хорошие учителя, — с теплотой в голосе сказал сыщик, взглянув на следователя. — Во-вторых, я не обременен семейными заботами…
— Пока не обременен, — лукаво улыбнулся следователь, — но, похоже, скоро все изменится. А в-третьих?
— В-третьих? — задумался Езерский. — Пифагор предписывал своим ученикам повторять каждый раз, входя в свой дом, вопросы: «Что я совершил? И в чем я согрешил? И чего я не исполнил?» Я придерживался этого правила — ставил вопросы и пытался объективно ответить на них. А каков результат — пусть судят другие…