Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 2
Шрифт:
Он поднял револьвер. Аня уже хотела закрыть глаза, как вдруг...
– Э, на это меня не обманешь, - смех прозвучал словно сдавленный хрип. – Только не на эту древнюю штучку, только не на взгляд за мою спину. Нет там нико...
Фонтан крови вырвался из груди Санта Клауса, вместе с обломками кости хлестнул по лежащей девочке. Ее крик утонул в грохоте очереди; комната, вместо запаха расплавленного воска, заполнилась смрадом пороха. В звон колокольчиков ворвались звучные удары падающих на пол гильз.
– И что ж ты, блядюга, знаешь про то, как убивают, -
Казалось, что это длилось очень, очень долго, прежде чем смогла подняться. Потому же этого не помнила. Первое, что впоследствии могла призвать из памяти – это полноватый мужчина с румяными щеками, в красной шапочке с помпончиком, с серебряной бородой, с прозрачными, синими глазами.
Синими и холодными.
Красная шуба, отороченная белым мехом, была раскрыта. Из-под нее выглядывал ствол с характерной газовой трубкой. Калаш.
– Ты кто такой, холера ясна? – спросила Аня, когда уже могла выдавить из себя эти несколько слов.
Незнакомец усмехнулся.
– Меня зовут Мороз, - ответил он. – Дедушка Мороз.
Он нежно гладил ее по голове. Сейчас ее трясло, на ногах устоять не могла. Губы, выгнутые подковкой, дрожали, словно у обиженной девочки. Которой, по сути своей, она и была.
Дед гладил ее, и в этом не было ничего от липких прикосновений дядьки – педофила или других дядюшек, что были раньше. Вдруг ей захотелось прижаться к широкой груди, выплакаться. Вдруг он застыл.
– Знаешь, я ведь не Пиноккио. Не деревянный, - пояснил тот, видя брошенный искоса, любопытный взгляд. Поднялся.
Давно уже хотел достать сукина сына. Уж слишком он расходился, особенно, когда у нас настали тяжелые времена. Привесли этого, МакДональда, а теперь еще и этого. Ну, тем не менее, удалось, благодаря тебе.
– Благодаря мне? – спросила, уже начиная успокаиваться.
– Ну да! А ты молоток! Придержала его, так что я смог успеть.
Аня встала. Он не был высоким, могла заглянуть прямо в синие глаза.
– А ты тоже молоток, - заигрывая, сказала она. – Где научился так стрелять?
Тот смешался, непонятно, то ли под ее взглядом, то ли услышав вопрос.
– Афганистан, - буркнул через пару секунд. – Знаешь, когда ты без работы, так за разные вещи берешься. А моджахедов в тюрбанах я не любил, подарков не дают.
Он закрутился на месте, улыбнулся. И когда так вот прищурил глаза, то выглядел точь в точь как добродушный Дедушка Мороз на новогодней елке для детей членов профсоюза.
– Ну да, подарки... – опечалился он. – Черт подери, я же обязан тебе чего-нибудь дать, только понимаешь, когда идешь на операцию, мешка не берешь... Ладно, пускай будет три желания.
Целых три, подумала Аня. Или всего лишь три...
Ковер-самолет, на котором улечу из этой долбаной малины. От всей этой вони,
Хотя... Этот еще не из самых противных, бьет редко, да и попадает не всегда, потому что глаза вечно залитые. Не такой, как предыдущий, который все хвалился что у него пенис длиной тридцать сантиметров...
Этот не похваляется. Но тоже больно.
– Сначала дашь мне на минутку...
Храп прервался. Дед Мороз покачал головой.
– Почему? – плачущий, ноющий голос, словно скулеж загнанного в угол пса.
– Во имя принципов...
Даже и будучи готовым к грохоту очереди, Дед Мороз вздрогнул. Когда она затихла – как отметил с признанием: короткая, не больше четырех-пяти выстрелов – что-то еще беспорядочно повозилось на скрипучих пружинах. Но повозилось недолго, затихнув, в конце концов, с булькающим хрипом.
Дед Мороз усмехнулся. Он уже знал, каким будет следующее желание. И замечательно, ему уже давно нужна была помощница. Тем более, что оленей у него не было, лапонцы бесстыдно подняли цены.
Вот третьего желания он не угадал.
– Еще одно, - сказала Аня, когда они уже собирались выходить. Еще раз она обвела взглядом комнату, сверкающую ёлку, отсвет лампочек в мертвом, широко раскрытом глазу.
– Называй меня Матильдой.
Jingle bell, jingle bell. Колокольчики продолжали звенеть, когда они вышли из вонючего, зассанного подъезда. Холода она не чувствовала, хотя и шла босиком по раскисшему, просоленному городскому снегу. Ночь на Рождество шла к концу, звери, возможно, уже и говорили человеческим голосом, а соседи уже не могли. Из окон неслись пьяные песни, совершенно не колядки.
Сосед с первого этажа, судорожно хватающийся за стойку для выбивания ковров, обвел мутным взглядом выходящих. Никакого понимания в его взгляде не было смысла и искать. Над домом упряжка Санты Клауса делала все более тесные круги, олени были совершенно дезориентированы. Что же, подумала Матильда, попал на горячую посадочную полосу.
Пьяница у стойки икнул точно с приходом полуночи. Он с трудом сконцентрировал взгляд на внимательно приглядывающемся к нему подвальном коте.
– Ки...ся... кися.... – залопотал пьяница. – Тиии-ии-хаяаа ночь... А скажи мне, котик, чего-нибудь человеческим голосом...
– Сваливай, - бесстрастно ответил кот и с достоинством удалился.
Матильда не знала, каким образом под шубой Деда Мороза поместилась ракетная установка. Но, самое главное, поместилась.
– Не забывай... – заговорил было Дед.
– Знаю. За тобой не становиться, опасная зона, - улыбнулась она в ответ.
Тот тоже усмехнулся, не отрывая глаз от прицела. Нажал на спуск; стингер с грохотом и вспышкой вылетел из трубы, разложил стабилизаторы и помчался за санями.
Олени были настороже. Отчаянным поворотом они попытались уйти от ракеты, рассыпая за собой гирлянды яркой фольги. Ошибка, термообманки были бы более к месту.