Фантазеры
Шрифт:
— А сейчас ты уверена в своей неотразимости?
— Еще бы! Я с двенадцати лет в этом уверена. Только ты один не замечал.
— Да я…
— Не оправдывайся, не замечал. И может, совсем бы не заметил, если бы я не придумала, что сломалось кресло.
— Придумала?! Но ведь я видел, у него подгибались задние ножки.
— С той поры, как я себя помню, они всегда подгибались. Поэтому кресло стояло в углу и под ним лежали старые комплекты «Нивы».
— Знаешь, Анка, хорошо, что кресло всегда было сломано.
— Смешной!
— Я не смешной, я счастливый.
—
— Совсем. — Кирилл помолчал. — Ты не обижайся, я, правда, совсем. — Кирилл кинул взгляд на хронометр. — Только жалко, что мама волнуется.
— Я не обижаюсь, я понимаю. Может, завидую… Моя мама… — Анка вздохнула, взяла Кирилла за левую руку и поднесла к лицу его запястье. — Как раз время давать SOS. Я бы сейчас дала такую радиограмму.
Анка подвинула к себе ключ и застучала медленно, как она всегда стучала специально для Кирилла: «Всем, всем, всем! Сообщите маме, Елене Анатольевне, адрес: Старо-Конюшенный, дом… — Кирилл прижался к Анкиному плечу, слушая знакомую дробь морзянки. — Телефон номер, — продолжал отстукивать ключ. — Передайте, у сына все, все в порядке, он счастлив. Целую. Анка».
Анка вздохнула и повторила то же самое своим обычным стремительным радиопочерком.
— Как ты думаешь, она бы поняла?
— Она и так поймет.
— Я ведь, правда, перед ней ни в чем не виновата?
— Правда, — подтвердил Кирилл. — Правда, — повторил он.
Теперь Анка положила голову ему на колени. Кирилл, перебирая ее волосы, глядел прямо перед собой.
Панель передатчика слабо мерцала, наверно, от света догорающей печки.
— Надо дров подбросить.
Кирилл обернулся: печь глянула черной пропастью.
Он вздрогнул, посмотрел на панель — панель продолжала мерцать. Медленно наискосок скользила тень по мерцающей панели, осторожно пряталась под потолком в темном углу и возвращалась обратно.
Кирилл представил себе, как там, над крышей, в ночном небе, проходят невидимые радиоволны, вспомнил, что от антенны минимум на пятьдесят процентов зависит качество и чистота приема и передачи. Порадовался, что у Анки такая хорошая антенна, которая дает возможность приема и остронаправленного посыла радиоволн в любом направлении. И вдруг сообразил.
— Анка, — почему-то прошептал Кирилл, — ведь передатчик включен.
— Не может быть. Я не включала передатчик.
— Может, мы забыли его выключить? Свет не горел, и мы забыли. Что теперь будет, Анка? — Кирилл вдруг почувствовал себя восьмиклассником, который первый раз в жизни едет в электричке без билета.
— Ничего… Ничего не будет, — раздумчиво произнесла Анка. — Я сейчас объясню ситуацию. — Анка потянулась к телеграфному ключу, и в это мгновение опять погас свет в поселке. Померкла панель.
Кирилл встал, отдернул тяжелую штору и посмотрел в окно. Верхушки сосен, и ни одного огонька. И далекие звезды, похожие на блестящие льдинки.
— Кажется, свет погас всерьез и надолго, — тревожно произнес Кирилл.
— Ну, всыпят мне за радиохулиганство, — спокойно сказала Анка и, спрыгнув с тахты, прижалась к его спине. — Думаю, поверят, что я нечаянно.
Анка стояла за его спиной, ласковая и спокойная, совсем спокойная.
И, словно для того чтобы подтвердить эту мысль. Кирилл сказал:
— Все хорошо.
— Ага, — громко и радостно сказала Анка и потом добавила тихо: — А сейчас давай заведем будильник и поспим хоть пару часов до первой электрички.
— Давай, — согласился Кирилл.
Анка вытянулась, потом чуть заметным движением приладилась к Кириллу и, уже засыпая, пробормотала:
— А может быть, если бы твоя мама получила такую радиограмму, она стала бы хоть чуточку лучше ко мне относиться…
— Ты не думай об этом, Анка. Все будет хорошо. Совсем хорошо, — уверенно повторил Кирилл.
Анка улыбнулась неуверенно, но, уже окончательно засыпая, подумала с почти материнской гордостью, что Кирилл стал чуточку другим, и этот другой Кирилл сможет ее защитить. Анка радостно улыбнулась, еще успела удивиться, откуда это у него, и уж сквозь сон повторила доверчиво:
— Все будет хорошо.
А Кирилл лежал, глядя в потолок, и думал:
«У нас все будет хорошо, потому что я в Анке совершенно уверен, и она во мне тоже. И хотя вокруг ходит очень много ребят намного интереснее меня, они для Анки просто не существуют. Я не лучше других, но мне бешено повезло: Анка меня хорошо придумала, теперь мне только остается стать таким. У нас все будет хорошо, и Анке совсем не надо меняться, она и так лучше всех, во всяком случае для меня».
Кирилл приподнялся, нежно, чуть касаясь, провел по шелковистым Анкиным волосам, опять лег на спину, раскинул руки в стороны и вспомнил вечер в ленинградской школе: девушку, похожую на Анку, с которой было так хорошо танцевать до тех пор, пока не заметил юношу, стоящего в углу около брусьев. «Я тогда сразу догадался, что они либо поссорились, либо еще не поняли друг друга. Взял ее за руку и отвел к нему. Как они обрадовались, рванули из зала, даже «спасибо» не сказали. А потом оказалось, что школьники решили бить артиллеристов. Сейчас смешно, а тогда было страшновато, когда я первым выскочил из школы. И надо же, навстречу тот парень. Постояли друг против друга, а все ждут, когда мы драться начнем. Только нам ясно, что делить нам нечего. А тут девчата выскочили — и на своих мальчишек. Так и не состоялось тогда «мамаево побоище». И все потому, что у меня есть Анка.
А потом была сессия, и на математике даже начальник факультета сказал: «Молодец, Умаров».
Жалко, что нельзя Анке рассказать про эту несостоявшуюся драку, а маме про слова начфака, — решат, что я хвастун», — подумал Кирилл и заснул.
А в это время Елена Анатольевна стояла у зеркала. Из зеркала на нее чуть высокомерно смотрела высокая, слегка отяжелевшая женщина. Она провела ладонью по мягко очерченному подбородку, зачем-то подвела бледно-розовой помадой полные губы, припудрила тонкий, слегка вздернутый нос. Отошла, взяла очки в коричневой оправе: