Фантазии женщины средних лет

Тосс Анатолий

Он был средних лет, с усталым лицом, в халате. Я сказала, что я хорошая знакомая Стива, хотела назваться сестрой, а потом подумала: «зачем?», и сказала, что знакомая. Он понимающе качал головой, сказал, что читал о трагедии в газете, даже добавил сочувственно: «Как это все ужасно». Сам он Стива не знал, он-то вообще живет в соседнем городке, а здесь у него практика, впрочем, тут езды десять минут. «Люди в больших городах тратят на дорогу час, а то и больше, а тут десять минут кажется уже много». Он довольно усмехнулся, уверенный в том, что обхитрил этих, которые в городах. Мне было все равно, и я согласилась. Я попросила снотворного, чего-нибудь посильней,

сказала, что не могу спать, уже несколько ночей почти не спала, засыпаю хорошо, но просыпаюсь среди ночи и уже не сплю.

– Это характерно для нервного расстройства, – сказал он. – Я вам пропишу успокоительное.

Я сказала, что у меня нет нервного расстройства, все нормально, я просто не могу заснуть и мне нужно снотворное.

– Да, да, – терпеливо объяснил он, – лекарство, которое я вам пропишу, наладит ваш сон. Оно многофункциональное, в том числе оно рекомендуется в качестве снотворного.

Я кивнула, у меня не было сил спорить.

Он что-то писал на рецепте и, пока писал, спросил:

– А тело так и не нашли?

– А? – я не сообразила. Он поднял на меня глаза.

– Нет, – сказала я.

– Ну да, какое там. Океан. Не наше ведь озеро.

Он дал мне рецепт. Я поблагодарила и вышла. По дороге я зашла в аптеку, пока они готовили лекарство, я разглядывала журналы, я даже купила один, сама не зная, зачем. А потом вернулась в гостиницу, приняла две таблетки, запив водой из-под крана, она была совсем пресная, и снова уснула на сутки.

Я знаю, мне надо отойди от окна, я слишком долго стою на одном месте, и я насильно отрываю себя от успокаивающего сумрака за стеклом и бреду на кухню. Мне надо пообедать, я уже давно не ела ничего горячего, и я думаю, что приготовить: рис или картошку? Конечно, рис здоровее, но я выбираю картошку, ее надо чистить, а это занятие. Я делаю это тщательно, по возможности тоньше снимая кожуру, и так, чтобы одной полоской, не отрывая ножа. Мне нравится эта внимательная игра, я любуюсь уходящим в ведро серпантином прозрачной кожуры.

Я, наверное, ни о чем не думала и ничего не чувствовала эти дни, ни во сне, ни когда просыпалась, какой-то защитный механизм опустился сверху и закрыл, заблокировал меня. Когда я просыпалась, я заново перечитывала газетную статью, но там не было ничего нового, каждый раз одно то же. Мне только было интересно, где они достали фотографию, Стив совсем не изменился на ней, как будто не прошли годы, все тот же взгляд, даже газетная бумага не исказила. Но потом я догадалась, они могли запросить университет и получить фотографию оттуда. Я так и лежала часами, разглядывая ее, а потом засыпала снова.

Как-то я проснулась и подумала, что уже давно знала, что все так и произойдет. Я же чувствовала, что надо спешить, я и опоздала всего на три дня или на четыре, я так никогда и не смогла подсчитать точно. Это странно, как будто я предвидела заранее, как будто я спешила, чтобы успеть, зная, что все равно не успею.

Я долго думала над этим, а потом поняла, это – рок. Я пыталась обогнать рок, но его нельзя обогнать. Он преследует меня и будет преследовать, потому что во всем виновата я сама, все из-за меня, это я сломала стройность в судьбе, я нарушила построение, и все рассыпалось. Навсегда. Я ошиблась и должна быть наказана, и вот оно наказание, этот рок, провидение, я не знала, как точно назвать. Он больше не отпустит меня, пока не истребит всю, это стало так понятно теперь. И не надо бессмысленно сопротивляться, надо только принимать таблетки, и я принимала и засыпала, а потом просыпалась, чтобы заснуть снова.

В

другой раз я очнулась (снотворное оказалось несильным, видимо, врач все же решил подстраховаться) и подумала, что с Реке тоже должно что-то произойти. Я удивилась мысли, я забыла о нем, я только сейчас вспомнила. А может быть, с ним уже произошло? Наверняка, подумала я, наверняка уже произошло. И только эта мысль хоть немного, но вернула меня к действительности, и я смогла пробиться через укутывавшую пелену, паутину, вату.

«И он тоже?» – интересно, я действительно крикнула или мне показалось? Нет, это невозможно. Рене не может быть жертвой, с ним ничего не может случиться. Но как бороться с роком? Рок сильнее. Конечно, таких случайных совпадений не бывает; все из-за меня. С Ди"о из-за меня, я загибала пальцы, со Стивом из-за меня и с Рене тоже, я даже засмеялась, настолько это было очевидно. С Рене наверняка тоже, с последним человеком, которого я любила и который у меня остался, с ним тоже что-то случилось. Я приняла еще одну таблетку и спустилась вниз.

– Вы не отвезете меня в Бостон? – спросила л у мужчины за стойкой.

– Я не могу. Я здесь один. – У него были усы, вернее, усики, светлые, пшеничные.

– Ну да, конечно, – сказала я, садясь на стул, и высокая стойка скрыла его фигуру, теперь я видела только лицо. Я вдруг вспомнила:

– Я вам заплачу, сколько вы скажете.

– Я бы с удовольствием, но не могу. – Я видела, что он думает.

Он, наверное, решает, кого вызывать, полицию или «скорую помощь»? Но мне все равно, хотя лучше «помощь». Или нет, ничего не надо, мне надо к Рене, может быть, я еще смогу успеть.

– Что же делать? – сказала я. – Я заболела, я не могу ехать сама.

– Я понимаю. – Я смотрела вверх и видела, как его голова исчезла, загороженная стойкой, и вновь появилась. Это он кивнул, догадалась я.

– Я попрошу жену, может быть, она сможет, – сказал он неуверенно.

– Это было бы чудесно.

Я встала и отошла. Я не хотела слышать их разговор. Но я все равно слышала, он назвал ее «honey», а потом долго говорил, опустив глаза. Я даже отвернулась.

– Сейчас подъедет. – Он так громко это сказал, почти крикнул, что я поморщилась. – Она вас отвезет.

– Спасибо, – сказала я, вынимая кредитную карточку. Он взял ее в руки и долго вертел, он никогда не видел европейской карточки.

– Могу я попросить еще об одном одолжении? – Он поднял брови. – Сдать мою машину.

Я дала квитанцию. Он стал звонить в компанию, узнал, что машина оплачена за неделю и что еще осталось два дня. Я пыталась во всем участвовать, выражением лица, улыбкой, представляю, что это была за улыбка. Наконец он согласился.

– Я вам так признательна, – сказала я.

Он кивнул и спросил, принести ли ему мою сумку.

– А, сумку? Нет, я сама.

Я совсем забыла про сумку, и мне пришлось снова подняться в номер.

Его жена, крашеная блондинка, завитая, она была неопределенного среднего возраста именно из-за завитости и из-за одежды еще, конечно. Она мило улыбалась и пыталась со мной говорить, и мне пришлось сделать вид, что я заснула, и лишь открывая глаза на подкидывающих стыках дороги, я понимала, что на самом деле сплю.

Я увлеклась и начистила столько картошки, что мне и за три дня не съесть, я улыбаюсь, когда замечаю, что перестаралась. Я встаю и думаю, как лучше ее нарезать: дольками или кружочками, я могу и так, и так. Я выбираю дольками, дольками вкуснее. Картошка выскальзывает из моих разучившихся пальцев, но не долго, пальцы легко учатся.