Фантомная боль
Шрифт:
— Смотри, — тихо сказал Сержант.
— Вижу, — также тихо ответил Антон.
Длинные спутанные волосы незнакомца разлетелись, обнажив лоб, потемневший от пыли и ссадин. Среди них отчетливо был виден глубокий ожог размером с монету. Он явно был не случайным, казалось, кто-то специально поставил клеймо на кожу несчастного сумасшедшего. Тем более что и форма ожога не производила впечатления случайной — половинка круга и большая точка в ней. Словно бы глаз с бровью.
— Вон еще, — заметил Антон. Такой же след виднелся над левым
Человек вдруг поперхнулся.
— Ромке-то!.. — хрипло проговорил он. — Ромке покушать не оставил.
— Эй! — громко сказал Сержант, словно имел дело с глухонемым. — Тут люди есть? Не понимаешь? Тут живет кто-то?
— Ромку не покормил! — продолжал сокрушаться тот, не слушая никого. — Он же есть хочет, друг мой Ромка.
— Ты не слышишь? — вновь попытался Сержант, но Антон взял его за руку.
— Не надо. Ты же видишь — бесполезно. Пошли дальше.
Незнакомец увязался было за ними, требуя хлеба для друга Ромки, но Сержант рявкнул на него и прогнал прочь.
— Ты карту помнишь? — спросил Антон. — Что там интересного будет по пути?
— Одна помойка. Надо, не задерживаясь, идти к пристани и спокойно ждать остальных.
— Ты запомнил, где река?
— Да. Если идти по маршруту, то довольно далеко. Но можно и рискнуть напрямик — через старый аэродром, мимо очистных бассейнов.
— Да ты все тут уже знаешь!
— Ну еще бы! Я карту раньше вас всех выучил, она у меня перед глазами стоит. Но только по маршруту. А шаг влево или вправо — это для меня уже темный лес.
После изрытой, испачканной отходами почвы идти по бетонным плитам аэродрома было сплошным удовольствием. Правда, сажать сюда самолеты стало невозможно — здесь все поросло травой и кустарником, а бетон давно растрескался.
Вскоре пришлось свернуть с ровной дороги и углубиться в редкие заросли молодых березок. Почва вокруг летного поля была относительно чистая, поэтому зелень росла здесь более или менее сносно. Легко представлялось, что находишься не в сердце разграбленной и отравленной земли, а где-нибудь в средней полосе, среди лесов и полей.
Почему-то здесь было очень много высоких, почти одинаковых на вид пеньков. Антон задумался, почему они так похожи и все до единого лишены даже остатков коры, как вдруг заметил на одном, а потом и на других ржавые таблички.
— Да это же кладбище! — воскликнул он.
— А чего ты так радуешься? — хмыкнул Сержант.
— Нет, я не радуюсь, просто удивляюсь.
— Нечему удивляться. Если здесь жили люди, значит, здесь и умирали. А раз умирали — нужно куда-то закапывать.
— Это понятно, но... Я просто не так сказал. На кладбище ведь кто-то должен приходить, приносить цветы, за могилой ухаживать. Иначе зачем оно? Как-то странно — совершенно заброшенные места — и кладбище. У этих людей где-то родственники остались.
— Когда вернемся —
Антон замолчал, отчаявшись объяснить Сержанту свои чувства. Кладбище оказалось на удивление большим. Было даже страшно представить, сколько людей остались здесь забытыми за годы существования Немой земли.
— Гоблин-то не снится по ночам? — поинтересовался Сержант.
— Нет... почти.
— А мне иногда мерещится. Знаешь, что говорит?
— Что?
— Я, говорит, тебе показал, как из реек самострел сделать, а ты за меня не заступился. Представляешь, чушь какая?
— Что еще за самострел?
— Да так... Изобретение такое, для охраны помещений. Берешь три рейки, длинную нитку. Вот, смотри... — Сержант достал свой пистолет и стал показывать. — Одну рейку пропускаешь через скобу и цепляешь за вторую... А сюда привязываешь нитку. Потом вставляешь все это в дверную ручку — вот так — и крепишь нитку внизу. Чужой заходит, нитка натягивается, пистолет поворачивается и стреляет.
— Это Гоблин сам придумал?
— Может, и сам. Он много таких хитростей знал. Большой был специалист по части, как кого-нибудь укокошить. Интересно, что он говорил, когда его самого начали... того...
— Ничего не говорил. А если интересно было — что ж сам не сходил вместо меня? — хмуро проговорил Антон.
— Еще чего! На кой мне это надо?
— Никому не надо, а пришлось. Если бы ты пошел, а не я... По-моему, тебе было бы это легче сделать.
— Это почему? Думаешь, я душегуб прирожденный?
— Да нет... Просто ты и на войне был и в людей, наверно, стрелял.
— Ну, стрелял. Это совсем другое дело!
— А по-моему — никакой разницы.
— Слушай! — Сержант резко остановился и сверкнул глазами. — Что ты мне тут доказываешь? Что тебя, примерного мальчика, заставили плохими вещами заниматься, пока мы, скоты, отдыхали?
— Нет, не так...
— Подожди! Ты, между прочим, вогнал человека в могилу и ухом не повел. Сидел в столовой, лыбился — думаешь, я не заметил? А ты знаешь, что я в Поволжье, когда первый раз в живого казачонка из автомата попал, ночь потом не спал? Ты знаешь, что в церковь пошел за него молиться, хоть и не умею и не крещенный даже?
— Да при чем тут?..
— А при том! Тебя не заставляли в команду идти. А раз пришел — будь как все. Никто тебя на своих плечах через дерьмо не перетащит. Придется вместе со всеми обваляться, ясно?
Антон решил не отвечать и ничего больше Сержанту не доказывать. Каждый говорил о своем, и нельзя было понять, кто прав в этом невразумительном споре.
Несколько минут прошагали молча. Сержант был не рассержен, а скорее задумчив.
— Знаешь, почему я лыбился? — сказал Антон. — Потому, что я не Гоблина убивал. Я просто «цель поразил», как он сам это называл.