Фантомная боль
Шрифт:
— Может, мне стоит открыть хлебную палатку? — спросил я однажды свою жену.
Та покрутила пальцем у виска.
— Ты — и хлебная палатка! Да ты за два месяца не продашь ни одной булочки, и от твоей хлебной палатки ничего не останется.
— Послушай, — сказал я жене, — без языка мир ничто, абсолютный ноль. Язык объемлет собою все, поэтому мне ничего не стоит открыть в том числе и хлебную палатку. Язык — это тюрьма, — тюрьма, в которой заключены, между прочим, и твои пациенты.
Тут Сказочная Принцесса
— Нет, мой милый. Тюрьма моих пациентов совсем не похожа на твою. Так что не путай.
Сигареты, выпивка, сон и луковые чипсы — да-да, всем этим пахло у Ребекки изо рта. Запах не сказать чтобы отталкивающий, вполне даже естественный.
— Ты знаешь, что до тебя абсолютно невозможно достучаться? — заметила Ребекка.
Я отступил на шаг назад.
— До меня нельзя достучаться? У меня есть телефон, почтовый ящик, все, кому я нужен, легко могут меня найти.
«Но нужен я теперь только банкам», — подумал я. И еще я подумал: «Но пока человека ищут его кредиторы, у него есть причина жить».
— Она скоро умрет, — сказала Ребекка, пытаясь отыскать неизвестно что под кроватью.
— Кто умрет?
— Моя мать. Теперь к ней хотя бы женщина приходит гладить. Два раза в неделю.
— Молодцом. Что ты там ищешь?
— Коробок со спичками, — сказала Ребекка, вылезая из-под кровати.
В дверь постучали. Раздался голос:
— Можно убраться в вашем номере?
— Погодите еще полчасика, — крикнул я в ответ. — На нашей двери табличка «Не беспокоить», недаром ведь она там висит.
— Приму душ, — сказала Ребекка и отправилась в ванную.
Я взял блокнот и записал:
«Мата Хари. Мать скоро умрет».
Над этим можно было поработать.
* * *
Ребекка сказала:
— Мне нужна жидкость для линз.
Мы бродили по приморской набережной Атлантик-Сити в поисках чего-нибудь съестного на завтрак. В конце концов купили пару хот-догов, сделанных, по словам продавца, из стопроцентной говядины. В эти сто процентов я еще готов был поверить, но вот уж в говядину — никак. Ели мы на ходу. Нам было холодно.
Мы остановились возле аттракциона со сталкивающимися мини-машинками. Какой-то тип закричал нам вслед, предлагая попытать счастья и побросать шары, но такого желания у нас не было.
— Еще нам нужны зубные щетки, — вспомнил я.
— И зубная паста.
— Ну, это уж ты хватила!
Было четверть четвертого, опять собирался дождь. А в Европе четверть десятого вечера. Мне захотелось позвонить в Базель.
В тот день, когда привезли стеллаж, я сказал жене:
— Может, нам стоило бы исчезнуть.
Мы ехали в такси. Сияло солнце.
— Как так исчезнуть?
— Может, я должен исчезнуть из твоей
— Что это еще за трусливое решение?
— Ты же сама говоришь, что тебе плохо.
— Это из-за пациентов, из-за работы. Недавно один психиатр покончил с собой.
— Вот видишь, это начало конца, — сказал я. — К прыгающим пациентам мы уже привыкли, но если психиатры сами начнут накладывать на себя руки, это будет уже полный крах.
— Да, это очень тяжело, особенно для пациентов.
— Похоже на эпидемию. За последний квартал я почти не припомню дня, чтобы ты не рассказывала за обедом или за ужином, что кто-то умер, хотел умереть либо проглотил не те таблетки.
— Не те таблетки — это серьезная проблема. Сегодня один из наших пациентов признался, что все время считал, будто лекарства ему дают лишь для того, чтобы его контролировать. Чтобы его мог контролировать президент.
— Какой президент?
Я расплатился, и мы вышли из такси.
— Президент Соединенных Штатов. Он считал, что через лекарства, которые мы ему прописываем, его мысли контролирует секретная служба.
— Кто знает, может, он и прав. Не так уж это глупо.
— Ну вот опять ты со своими шуточками. Я каждый день выслушиваю подобные бредни на работе и не желаю слушать их снова дома.
Она остановилась.
— Знаешь, в чем проблема с вами, мужиками? — вдруг спросила моя жена. — Вы не в состоянии трахаться, если вас не расхваливать до небес.
У Ребекки вытекло из уголка рта немного горчицы. Я промокнул ей губы бумажной салфеткой.
— Ты лучше смотришься без косметики.
— Спасибо, — сказала она.
— Хочешь покататься на аттракционе?
Она рассеянно озиралась по сторонам.
— А на врезающихся машинках?
Она помотала головой.
— Может, побросаем шары?
— Нет, спасибо.
— Может, прокатимся на колесе обозрения?
Она оглядела колесо обозрения. Колесо было небольшое, прямо сказать, миниатюрное, к тому же довольно ржавое. Ребекка кивнула. Колесо обозрения снискало ее одобрение.
Человек, продававший билеты, сам же их и проверял. Мы были единственными, кто решил прокатиться на этом колесе. Когда мы очутились на самом верху, колесо остановилось. Ребекка спросила:
— О чем ты думаешь?
— О пятидесяти тысячах долларов, — ответил я.
— О каких еще пятидесяти тысячах долларов?
— Ну, о тех деньгах, которые я на следующей неделе должен выплатить «Американ Экспресс».
— Как тебе удалось выбить такой кредит?
Она, похоже, считала это каким-то крупным достижением.
— Очень просто. Если однажды у людей возникнет иллюзия, что ты кредитоспособен, их уже очень трудно переубедить, для этого придется очень сильно постараться.