Фантомное чувство (сборник)
Шрифт:
— Не очень сильно. — Она пыталась изобразить раскаяние. — Извини. — Мариса закончила вытирать пол. — Хочешь чего-нибудь? На этот раз я перенесу печку в предбанник.
— Нет, спасибо.
— Ладно, но ты не мог бы приоткрыть клапан? Или убавить обогрев? Здесь ужасно жарко.
Мне так не показалось, но, когда заходишь с мороза, всегда трудно судить. Я пожал плечами и отрегулировал застежку, оставив наверху просвет в пару дюймов. Мариса оказалась единственной клиенткой, сделавшей хоть какую-то попытку акклиматизироваться («Хочу получить как можно больше реальных ощущений», — сказала она, когда я впервые увидел ее
— Спасибо. Нашел что-нибудь?
— Ничего стоящего. — Я поделился с ней своими размышлениями по поводу промышленного шпионажа. — Если все произошло именно так, тот парень, должно быть, наткнулся на бедняжку Кортни, — я поймал себя на том, что стараюсь не смотреть на лежащее тело, — убил ее и в панике сбежал. — Я помолчал. — Или, может быть, он не стал паниковать. Подбросил эту зловещую головоломку, чтобы сбить нас со следа.
— По-твоему, он сорвал с нее одежду, не прибегнув к насилию, а потом заставил лечь в снег и лежать, дожидаясь смерти?
— Может быть, он был вооружен.
— Я бы предпочла, чтобы меня застрелили. Но, возможно, ты прав. А почему он не выполнил задание до конца?
— Если бы что-нибудь пропало, мы бы поняли: произошло убийство.
Мариса села.
— Значит, он решил, что мы ничего не заподозрим, поскольку подумаем, что она и так достаточно странно себя повела, когда улеглась в снег? — Она стянула куртку и положила ее в угол. — Не можешь открыть вентиляцию побольше? Здесь действительно жарко.
Я отрегулировал входной клапан и увеличил просвет вдвое. К тому времени я уже снял альпинистскую куртку и ощущал спиной приток холодного воздуха, но Мариса находилась дальше от входа.
Я пересказал ей свою теорию о нехватке кислорода в воздухе.
— Быть может, убийца предположил, что мы об этом подумаем, — заключил я.
— Слишком притянуто за уши. И…
— И?…
— Что, черт побери, он сделал с ее кожей?
— Обработал каким-то химикатом, наверное.
Это было слабым звеном в моих рассуждениях. Если такой химикат существовал, то зачем убийца прихватил его с собой? Только в том случае, если собирался его использовать. А если собирался, то почему не ограбил нас подчистую? Но коли я не смогу убедительно обосновать теорию убийства, то сразу вернусь на исходную позицию — к ползающим в снегу чудовищам или инопланетянам с лучами смерти.
Мариса вздрогнула:
— Может быть. Уж больно все запутано… Ты не откроешь щель пошире?
Все, что было в наших силах, мы уже сделали, хотя большой вопрос, был ли толк в этой деятельности. Если мы оказались на месте преступления, то в промежутке между разлитым горячим шоколадом и перетряхиванием всех вещей наверняка уничтожили все имевшиеся следы. Но перед уходом я решил осмотреть вещи Кортни. Идея о таинственном химикате навела меня на мысль о лекарствах. Вдруг никакого убийцы не было, а Кортни принимала какой-то препарат — запрещенный или просроченный? Это объясняет ее поведение. К тому же препарат мог вызвать какую-то реакцию с выделением тепла. О подобных средствах мне слышать не доводилось, но их теоретическое существование хотя бы исключает версии убийства, нападения чудовищ или самоубийства.
Однако ничего странного
Я занялся ее компьютером, отыскивая личные файлы или дневник, хотя даже она, скорее всего, защитила бы что-либо важное паролем. Мариса тем временем переместилась ближе ко входу, заслоняя меня от холодного ветерка.
Чуть позднее, когда я обнаружил, что Кортни действительно вела дневник, но в качестве пароля не годятся слова «пингвин», «котенок» или «радуга», ветерок усилился.
Я обернулся и увидел, что Мариса увеличила щель, и теперь она длиной в целый фут.
— Какого черта?
— Здесь ужасно жарко. — Женщина сбросила еще одну одежку и потянула вниз молнию на своей терморубашке. — Неужели ты не чувствуешь?
У меня внезапно пропал интерес к дневнику Кортни:
— Вообще-то здесь довольно холодно.
Она принялась дергать края рубашки, вентилируя тело:
— Быть такого не может.
— Я вижу твое дыхание.
Она выдохнула облачко пара и удивленно распахнула глаза:
— Что за?…
— Не знаю, но, по-моему, тебе нужно снова надеть куртку.
— Но здесь так жарко…
— Это ты горячая. — Я протянул руку и приложил ладонь к ее лбу, как делала мама, когда я был ребенком. — Кажется, у тебя жар.
Мягко сказано. Она буквально пылала. И начала дрожать.
— Надевай куртку, — приказал я, отчаянно пытаясь вспомнить все, что знал о лихорадке и простудах. Вспоминать было почти нечего. До тех пор, пока есть чистая вода — а она у нас, разумеется, имелась, — инфекционные заболевания в горных экспедициях не составляют проблемы. Зато я вспомнил, что при простудах человека бросает в жар, а это запускает самоподдерживающийся процесс, который может привести к смерти из-за перегрева организма.
В моей палатке лежала аптечка.
— Ты меня слышишь? — спросил я. Она кивнула.
— Не делай ничего до моего возвращения.
На этот раз я уложился быстрее чем за минуту, задыхаясь на бегу из-за разреженного воздуха. В палатку я занес много снега, но с этим можно разобраться и потом.
Марису буквально колотила дрожь, но кожа на ощупь стала еще горячее. Отыскивая термометр, я едва не расшвырял содержимое аптечки.
Первым я отыскал инфракрасный термометр, измеряющий температуру кожи. В холодную погоду они обычно дают заниженные показания, но этот выдал невозможные 44,4 градуса. К счастью, в аптечке был еще и оральный термометр, но Марису так трясло, что я засомневался, сможет ли она удержать его во рту. И тут прямо у меня на глазах дрожь начала стихать. Но возможно ли настолько быстро преодолеть кризис и начать выздоравливать?
Пока Мариса держала во рту термометр, я рылся в аптечке, пытаясь вспомнить лекарство от простуды сильнее аспирина. Должен помочь антибиотик, но лучшее радикальное средство против жара, насколько я мог вспомнить, — это ванна со льдом. Первым делом надо сбить температуру, потом искать причину болезни.
Подобное и попыталась сделать Кортни.
Термометр должен был подать звуковой сигнал, достигнув стабильной температуры, но Мариса пыталась разговаривать с термометром во рту, и это постоянно меняло температуру. Речь у нее стала замедленная, но все же разборчивая.