Фантош для оборотня или Игры насмерть!
Шрифт:
— Шлема, как же вам не стыдно так бессовестно льстить? — укорила с ответной благодушной улыбкой.
— Это не лесть. Искреннее восхищение, — теперь уже став серьезным повторил психоаналитик. — Роберт, — кивнул врачу, — удивлен вашей смелости и благодарен за такой «сюрприз». Очень разбавили чопорность мероприятия, а то… скучно было. Порадовали…
— Спасибо, — сухо отозвался Роберт без намека на юмор.
— Присядете к нам? — спешно махнула на соседний стул. — Все равно свободен.
— С радостью, — принял приглашение Эпштейн. — Хочу знать, как вы
— Ну, — метнула затравленный взгляд на Роберта. Он чуть не подавился кусочком сыра, который в этот момент положил в рот. — Значительно лучше и более стрессоустойчива.
— Хотелось бы верить, — обронил Шлема задумчиво.
Наша поверхностная болтовня продолжалась довольно долго и даже дала ложную надежду, что все обойдется без основных разборок.
Часть гостей продолжала коситься на наш столик и перешептываться между собой и явно обо мне. Стервятники — от их пересудов прямо уши и щеки горели. Другая часть — кто танцевал, кто вместе с тамадой развлекал публику, во главе которой восседал Демьян с невестой.
Я была готова поклясться, что Градов забыл обо мне, если бы в какой-то момент не ощутила острый взгляд на спине. Даже не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто смотрел. Я лишь нервно сглотнула и попыталась поддержать разговор, который умело вели Эпштейн и Роберт.
С непонятно чего врач засуетился:
— Мне нужно срочно выйти, — коротким кивком извинился и спешно удалился из зала.
— Так значит, вы один? — перевела тему на личность мозгоправа.
— К сожалению, — помрачнел Шлема.
— Не могу поверить, что нет дамы, которая бы не тронула вашего сердца, — с искренней мягкостью досадовала, ведь мужчина мне импонировал.
— К сожалению, — несмотря на меня, отозвался Эпштейн. Стало понятно, этот разговор ему неприятен.
— Потанцуй со мной! — раздался за спиной голос Демьяна не просьбой, а приказом.
Я опешила, а сердце настолько яростно принялось биться, что в груди стало нестерпимо больно.
— Прости, но меня уже пригласили, — солгала с великим трудом и даже не посмотрела на Градова. Уверена, что он знал, что врала, да и голос дрогнул, выдав мое волнение. Но сдаваться не собиралась — покосилась на Шлему: — Так мы идем?
Психоаналитик даже бровью не повел, что удивлен или страшился стать причиной разборок. Легко улыбнулся и протянул руку:
— А я решил, что вы передумали.
— Нет, — поспешила с мужчиной выйти на площадку. Деланно игнорировала Градова, который непросто был злой — он был самой яростью. Никогда не ощущала такого спектра его эмоций. Они проникали под кожу и отравляли своей убойной силой и яростью. Нечто новое, и мне нравилось играть на нервах мучителя.
Видимо, звери на дороге вместе с моей красотой к чертям собачьим и мозг уничтожили. Еще бы, доводить до белого каленья тварь, что может раздавить точно клопа. Отчаянно — не то слово. Беспечно — еще как! Безрассудно — не оспоримо! И я осмелилась. Простая человечишка осмелилась бросить вызов своему кукловоду!
Вот только он тварь еще та, поэтому уже через несколько секунд
— Извините, — шумно выдохнула и уткнулась в плечо мозгоправа. — Мне так стыдно, — шепнула, не в силах посмотреть в глаза Эпштейну. Мы остановились почти в центре танцующих пар, но сами пока не вступили. — Я не заставляю участвовать в «этом», — абстрактное слово сполна вместило в себя куп других, которые крутились на языке: разборки, ссора, спектакль. — Я благодарна за поддержку.
— Я не против, — тон психотерапевта приободрил. Нашла храбрости и все же посмотрела Шлеме в глаза:
— Он ушел, вы можете отказаться.
— Почему? — усмехнулся мозгоправ, и чуть развел руки, приглашая начать танец.
— Ну, — замялась на миг, — играть больше не надо. К тому же мне слегка неудобно, — это уже шепнула, слегка покраснев. — Я плохо ногами передвигаю, да и давно не танцевала.
— Не страшно, — вновь успокоил меня Эпштейн и сделал первый шаг, деликатно притянув. Заключил одну мою ладонь в свою, а другую уместил на талии.
Непроизвольно ступила ближе и положила свободную руку на плечо Эпштейна:
— Если вы мне безотчетно начнете отдавливать ноги, — решила внести ясности, — знайте, в том нет вашей вины! Это я умело их подставляю под ваши.
Эпштейн улыбнулся шире:
— Я знаю почему он не смог от вас отказаться.
— Кто? — уточнила робко, но осознав свою глупость, поспешила исправиться: — Вы о Демьяне?
— Да.
— Отказался… — постаралась переубедить.
— Вы забавная, — задумчиво перебил мозгоправ с едва заметной улыбкой.
— Да, — не сдержала смешка, хотя звук больше напомнил угрюмый хмык, — для женщины в моем возрасте и в моем положении — это приговор.
— Потрясающе, — умилялся Шлема чему-то, понятному только ему.
— Вы побоялись меня привести на празднование, а танцевать не боитесь? — озвучила мысль, которая давно не давала покоя.
— Роберт сделал самый главный и решающий шаг. Я всего лишь вас поддерживаю, хотя признаюсь, побаиваюсь гнева Демьяна и, мне кажется, он вот-вот на мне отыграется, так что, заранее прошу прощения, если придется выглядеть неподобающим образом…
— Он вас не убьет, надеюсь? — запнулась на очередном па.
— Скорее всего, нет, — скривился Шлема. — Но волю подавит… ну вы видели, что с Робертом было, — отмахнулся небрежно.
— Это вы меня простите, — прошептала виновато. — И спасибо, что не бросаете.
Чуть смелее обвила шею партнера и не сразу поняла, что ноги больше не слушаются. Мы так и застыли посреди танцующих пар, словно монолитная колонна. Чужая сила подавляла волю сопротивляться. Непередаваемый аромат любимого мужчины заполонил легкие и от этой отравы спасения не было. Словно в дурмане нашла силы, чтобы повернуться туда, откуда нестерпимо пекло. Рядом с нами стоял Демьян. Такой близкий… родной… злющий. Не могла отвести от него глаз, понимая, что Градов на грани и меня, и Шлему растерзать на части.