Фарамунд

Никитин Юрий Александрович

Фарамунд приехал, когда остатки его войска собирались по эту сторону леса, а значительная часть все еще пряталась в чаще. Хотя леса здесь редкие и настолько чистые, словно вымытые, франки все еще бросались в глубь леса, словно дети, которые ищут спасение за материнской юбкой.

Теперь эти бывалые воины прятались друг за друга от его испепеляющего гнева. Только несколько вспомогательных отрядов, разосланных в разные стороны, не участвовали в сражении, им-то Фарамунд и велел соорудить лагерь. А всех, кто бежал от готов, велел лишить коней,

а также оставил ночевать вне лагеря. А в лагерь принимать только тех, кто принесет оружие и что-нибудь с убитого: латы или шлем.

Сам он сидел в шатре угрюмый, на поле лежало два пустых кувшина, трепещущий молодой парнишка пугливо наполнял кубок.

Громыхало, тоже с красными от долгого пьянства глазами, гудел успокаивающе:

— Всего лишь первое поражение... Ну и что? Просто мы напоролись на себе подобных. Смелем и готов!.. Александр Македонский имел всего сорок тысяч человек, но разбивал полумиллионные армии многих противников, и, в конце концов, завоевал весь мир.

— Александр Македонский? — пробормотал Фарамунд. — Это не тот рекс тевтонов, что за рекой Лабой? О нем доходят разные слухи...

Громыхало посмотрел на рекса с брезгливой жалостью:

— Не тот.

— Тогда рекс кимвров, те, по слухам, сейчас надвигаются...

Громыхало покачал головой. Фарамунд со вспыхнувшим гневом уловил в его глазах почти сочувствие ударенному по голове:

— Когда он жил... а жил в дальних солнечных землях... здесь было одно сплошное болото. Говорят, что людей здесь не было вовсе. Затем болото высохло, вырос этот лес... Я не знаю, что с миром делается! Расширяется, что ли? В те времена эти земли считались мертвыми... Да что там считались! Были мертвыми. Однажды прогневанный император лучшего поэта Овидия сослал в дикие страшные страны, где земля лопалась от мороза, где свирепые ветры наметали горы снега, где птицы на лету погибали от мороза...

Он слушал нетерпеливо:

— Ну и что?

— А то, что сослали в эти же земли, только еще южнее! Намного... Я сам не больно-то много знаю, рекс. Тебе бы с Тревором поговорить, тот бывал в империи, даже в самом Риме. Но я знаю, что четырнадцать тысяч греков, служивших Киру, разбили стотысячное войско противника. А мы не хуже каких-то занюханных греков.

Слух о его поражении не остановил приток новых сил. Тысячи молодых героев жаждали подвигов и воинской славы, а где еще они могут ее стяжать, как не под знаменем самого удачливого из конунгов?

Вскоре его войско восстановило численность, и он с ходу осадил загородивший дорогу Каталин. Сам город стоял очень неудобно для осады: в излучине реки, с другой стороны расстилался широкий зеленый луг, но люди Фарамунда вскоре убедились, что под зеленым толстым ковром находится бездонное болото. Тяжело вооруженные проваливались, цеплялись за кочки, орали, и Фарамунд велел прекратить попытки подобраться к городу с этой стороны.

Оставалась только узкая дорога, но проклятые каталинцы насыпали по бокам земляные валы, и если пустить

туда войска, то его перебьют с боков раньше, чем ударятся в ворота.

Фарамунд послал гонца с требованием сдаться, но, конечно же, он сам бы назвал дураком того, кто сдался бы в такой выгодной позиции. Несколько дней он в бессильной ярости смотрел, как горожане выходят через небольшую калитку и собирают на болоте ягоды и даже рвут кувшинки.

Правда, едва несколько смельчаков попробовали захватить их, половина провалилась в болото, остальные с позором попятились. С тех пор только грозили кулаками издалека.

Фарамунд трижды ходил на болото. Он чувствовал, что сумеет пройти до самой стены, там укреплена слабее всего, но в одиночку не прорваться. А остальных придется вести за собой длинной цепочкой... Перебьют.

Он прикидывал разные трюки, сколько понадобится народу для прямого штурма, когда через боковую калитку в сторону болота вышел невысокий упитанный человек, С ним были дети, целая группа, мальчики и девочки не старше семи-восьми лет.

Фарамунд наблюдал, как они рвали цветы, потом начали отходить от спасительной двери все дальше и дальше. Дети собирали цветы увлеченно, учитель указывал, какие рвать и, как показалось Фарамунду, незаметно оттеснял их от городской стены в сторону лагеря франков.

Его сердце забилось чаще, а ноги сами понесли в ту сторону. За ним двинулись Вехульд и Громыхало. Фарамунд сказал негромко:

— Все назад. Как можно дальше...

— Но...

— Выполняйте.

Он уже видел, что мужчина с детьми отошли слишком далеко, что успеть спастись бегством, даже если бросится к ним бегом. Мужчина явно все понимает, все делает намеренно.

Фарамунд пошел навстречу так же медленно, неспешно. Дети собирали цветы, уже едва помещаются в руках букеты, а мужчина еще издали заискивающе заулыбался, поклонился.

— Что это значит? — спросил Фарамунд.

— Меня зовут Тертуллий, — ответил мужчина тонким дребезжащим голосом. — А это дети, которых я учу. Это дети правителей города и самых знатных горожан. Я знаю, что ты все равно возьмешь этот город. Как брал уже другие. Но я не хочу, чтобы при штурме погибали люди!.. Хоть наши защитники, хоть твои доблестные воины. Для меня — это все люди...

Внезапный гнев всколыхнул грудь Фарамунда. Он стиснул челюсти, спросил сдавленным голосом:

— И что предлагаешь ты?

— Ты заберешь детей, — сказал Тертуллий, — покажешь их и потребуешь сдачи города. Вон единственный сын правителя, а эта девочка — единственная дочь начальника гарнизона. Они откроют ворота и сдадут город!

Гнев бурлил так, что ему стало трудно дышать. В глазах на миг застлало красной пеленой. Он перевел дыхание, страшным усилием загнал бешенство поглубже, его голос почти не дрогнул, когда обернулся и крикнул:

— Вехульд, ко мне!

Раньше Вехульда примчался быстроногий Унгардлик, резвый, как молодой олень. Фарамунд кивнул на Тертуллия: