Фарамунд
Шрифт:
Она разминала ему плечи, потом кончики ее пальцев пробежали по широким пластинам его груди. Он сам знал, что они похожи на римские медные латы, выпуклые и массивные, но ее маленькие сильные пальцы взялись встряхивать умело, кровь из глубин поднялась наверх,
Ее небольшие груди с острыми, как у козы, сосками, черными в слабом свете, двигались в такт ее мерным неторопливым движениям. Она сидела, обхватив ногами его бедра, он чувствовал ее нежное тепло. Пальцы разминали, гоняли кровь, он наконец-то ощутил, как страшное напряжение ушло окончательно, вытянулся в сладкой истоме, чувствуя
— Ой, — сказала она. В ее голосе послышался смешок пополам с испугом. — Рекс, мне так трудно дотянуться...
Ему не надо было скашивать глаза вниз, чтобы понять, что она имеет в виду. Он чувствовал ее мягкий горячий живот, когда она наклонялась всем телом, и когда вся разбуженная кровь освобожденно ринулась в гениталии, он зарычал, схватил ее и, быстро перекатившись, навис над нею, огромный и распаленный.
— Ой, рекс...
Она вскрикнула тонко и жалобно. Он взял ее грубо, жадно, по-звериному. И быстро. После чего отвалился в сторону, застыл, раскинув руки и глядя на проступающие в слабом рассвете балки. Клотильда лежала тихая, как затаившийся зверек. Ему почудилось, что она не то тихонько плачет, страшась его разбудить неосторожным движением, не то вздрагивает от пережитого ужаса и украдкой ощупывает себя: целы ли косточки.
Потом краем глаза он видел смутное движение. Клотильда встала, ночную рубашку прижимала к груди, прикрывая наготу. Лицо ее похудело, выглядело изможденным. Глаза ее казались темными пещерами.
— Рекс, — прошелестел ее голосок. — Я была... девственницей. Так что простыню... пусть видят.
В ночной тишине ее босые ступни прошлепали отчетливо, словно к двери побежал утенок с мокрыми перепончатыми лапками.
Глава 28
Через час в спальню ворвались хохочущие гости. Фарамунд в это время, обнаженный до пояса, умывался из кадки, а в другом конце зала трое служанок, среди которых была и Клотильда, расчесывали необыкновенные золотые волосы Брунгильды Белозубой.
Во главе гостей шествовал Тревор. Его опередили Вехульд и Унгардлик, разом ухватили простыню, завопили ликующе, вскинули ее как знамя. Фарамунд видел, как Брунгильда вздрогнула, ее огромные глаза на миг повернулись в его сторону, в следующее мгновение она словно отпрянула в отвращении.
А что я должен был делать, спросил ее молча Фарамунд. Он сцепил зубы, только плескал воду в лицо и на грудь с такой силой, что гости отпрянули с веселыми воплями.
— Эту простыню можно как знамя! — орал Вехульд ликующе. — Рекс, можно мне отодрать кусочек? Говорят, это как амулет, чтобы всегда быть... всегда!.. ха-ха!!..
— И мне!..
— Ага, ему — да!..
— Ты на что намекаешь?
Фарамунд с гадливостью слушал пьяные вопли и поздравления. Похоже, пир продолжался всю ночь, и, судя по всему, они готовы пьянствовать и дальше.
Как был мокрый до пояса, он направился к Брунгильде. Еще издали видел, как она напряглась, подобралась. Служанки хихикали, смотрели на него влажными зовущими глазами, добрыми, как у коров. Только Брунгильда смотрела прямо перед собой, да еще Клотильда отводила взгляд, ее руки старательно работали гребнем.
— Дорогая
Она напряглась, бледная и с темными кругами под глазами. Она выглядела изнуренной, словно, в самом деле, он всю ночь ее терзал, насыщая свою похоть. С обескровленных губ слетело едва слышное:
— Мой супруг... но ты намеревался идти на войну, оставив меня здесь...
— Я передумал, — сказал он грубо. — Моя супруга должна жить в Римбурге. Это настоящая каменная крепость. Кстати, этот маленький бург тоже остается твоим... хотя, думаю, лучше здесь оставить хозяевами Тревора и Редьярда.
После короткой паузы она взглянула в его суровое лицо, словно вырезанное из серого гранита. Челюсть Фарамунда выдвинулась вперед, в глазах блистали крохотные молнии, выдавая приближение грозы.
— Да, мой супруг, — ответила она.
— Я велю собираться в дорогу, — сообщил он.
Она снова сказала безжизненно:
— Да, мой супруг.
Он видел, что она по-прежнему брезгливо не называет его по имени, зато теперь всячески подчеркивает для гостей и служанок свой статус.
Они выехали в тот же день, в полдень. Вечно затянутое темными тучами небо просветлело, По светлому пятну, что медленно двигалось по ту сторону туч, можно было угадать, где находится солнце. Когда отряд выехал из ворот, в щель между тучами на землю упал прямой, как огненный меч, солнечный луч.
Волосы Брунгильды вспыхнули так неистово, что Фарамунд отшатнулся. Его воины забормотали, он подумал, что творят оберегающие заклинания, но их глаза были полны восторга. Стройная и прекрасная, она блистала верхом на белой лошади, как создание небес. Ослепительно чистая, одухотворенная — он понял, что уж ее никогда не коснутся обвинения в колдовстве или черной магии.
Он поспешно отвел взгляд, жеребец уловил немой наказ, понесся во главе отряда. Сзади загрохотали копыта, судя по стуку, догонял на громадном коне, похожем больше на слона, грузный Громыхало, еще не просохший от пьянства и обжорства.
— Рекс, — крикнул он, — мы сразу к передовым отрядам или... продолжим свадьбу?
Фарамунд вздрогнул. Громыхало прав, ему надо думать об обороне захваченных рубежей, о подавлении мятежей, о налогах, о закупке оружия, о выделке шкур для кожаных лат, но его череп распирает от мыслей о Брунгильде, которая сверкает в середине отряда, как редкая драгоценность в перстне. Перед глазами вместо крепостных стен, на которые взбираются его люди, всплывает ее белое лицо с негодующими глазами, а вместо воинского клича слышит ее гневный голос.
Опомнившись, он слышал теперь и конский топот, и перезвон удил, и скрип седел. Громыхало все еще смотрел в ожидании ответа. Рот его начал открываться, глаза стали крупные как у рака.
— Задумался, — ответил Фарамунд с неловкостью. — Конечно же, завезем Брунгильду, а потом к войскам... Как только зима пройдет, продолжим двигаться на юг. А то и раньше...
Громыхало некоторое время ехал молча, посапывал. Кони обнюхивались на ходу, над головой проплывали покрученные узловатые ветки.