Фараон Эхнатон (без иллюстраций)
Шрифт:
– Червь я невзрачный! Песчинка я в пустыне, недостойная твоей божественной стопы!
Умелый, очень умелый писец Ашери клятвенно свидетельствует о том, что в эти мгновения, именно в эти мгновения, фараон почувствовал себя живым богом. И в нем забродила могучая душа, как бродит пивная брага, приготовленная шустрыми рабынями. И увидел фараон, как смертный ползает пред ним, и услышал он эти слова жреца, и великая сила Ра точно вселилась в его грудь, и понял он, что вечно сиять ему рядом с солнцеликим…
А жрец продолжал тереть носом каменные плиты.
– Мы рабы бессловесные по сравнению с тобой, –
Фараону, косноязычие которого хорошо было известно, захотелось пнуть ногою этого лживого Умеду. «Однако, – подумал фараон, – почему бы и не быть мне сладкоречивым, как соловей, если бог я живой?» И не отвратил ушей своих от жреца, ползавшего перед ним. Напротив, теперь он слушал его не без удовольствия.
Фараон Нармер был в расцвете своего величия. Он утвердился в Верхнем Египте, только что усмирил восставшую Нубию. Из Мемфиса его соколиные глаза уже видели Дельту, изгибающуюся, словно тростник, под его дланью. Мир склонялся к его ногам, меч его был всемогущ, но только сейчас ощутил в себе фараон необычайную силу, присущую живому богу. И все этот Умеду…
Однако Умеду не первый среди жрецов. Что скажет верховный? Он стар и мудр, и слова его словно камни – они очень опасны.
И фараон осторожно спросил:
– А будет в согласии с твоими справедливыми речами верховный жрец?
Умеду неожиданно вскочил и приблизился к живому богу. Он сказал:
– Ужели истинный служитель бога Ра осмелится возвысить голос против истины?
Фараон сказал:
– А военачальники мои? Будут ли они в согласии с твоими справедливыми речами? Особенно Каи, который словно бешеный лев для врагов? Особенно Аму, который опасней крокодила для врагов?
И снова пал на колени жрец Умеду, и целовал ноги владыке мира, пахнущие потом и пылью, и говорил:
– О сладостный бальзам! О величайшая из благодатей!
И просил разрешения, чтобы сказать недостойное его величества слово.
Фараон оставил тронный зал и вошел в маленькую комнату, где беседующих мог слышать только великий Ра – жизнь, здоровье, сила!
И сказал жрец Умеду:
– Величайший и справедливейший из сущих! Твое царское величество! Живой бог, дарованный Египту, словно жизнетворный Хапи! Я открою тебе, я открою тебе тайну сокровенную. И глаза твои увидят путь, ведущий к единодержавию и власти, достойной солнцеликого, и ты будешь возвеличен от скал Нубийских до островов моря, и станешь ты подобием солнца восходящего. Для этого надо взять сердце свое в руки свои и отсечь несколько непокорных голов. Отсечь, чтобы покатились они на плиты каменные, подобно тыкве шумерской. Твое величество, ты и не подозреваешь, сколь веским доказательством твоей божественности явится та черная кровь, которую прольешь ты ко благу Ра – великого и непогрешимого. Я знаю все, я знаю все! Послушайся меня – и благо будет тебе! Есть в мире страх, есть в мире страх. И человек пред ним словно ящерица трепетная и трусливая. Есть в мире страх, который человека превращает в зайца. Убей тех, кто не видит силы твоей божественной, и благо тебе будет!.. Есть в мире страх, и он обращает людей в стадо баранов. Возьми ты в руки божественный меч свой, и благо тебе будет!.. А писцы прославят деяния твои в веках!
Умеду приник губами к ногам фараона, словно к роднику, лобызал их лобзанием преданной собаки.
Фараон Нармер думал и решал…
Он подумал и решил!
Вот свидетельство Ашери, написанное им самим:
«…И, когда вошли в тронный зал семеры и жрецы и возгласили трубы, явился его величество и занял место на троне из эбенового дерева, инкрустированного золотом и слоновой костью. И снова повалился на каменные плиты жрец Умеду и ликовал громогласно, что узрел он бога живого и солнцеликого, и целовал он стопы его величества.
Жрецы и семеры стояли, словно каменные изваяния. Не видели они никогда ничего подобного, и в книгах о подобном не говорилось ничего.
Военачальник Аму сказал, протирая глаза, как после сна:
– Что творит этот больной, дергающийся на полу?
Военачальник Ка-и сказал:
– Что это значит, что это значит? Разве здесь живой бог, в этом зале?
Еще не стихли слова эти под сводами зала, а уж нубиец взмахом меча отсек голову Аму и взмахом меча отсек голову Ка-и. И покатились две головы, словно тыквы шумерские.
И тогда пали ниц семеры, пали ниц военачальники, и вторили они жрецу Умеду, ибо стоял перед ними страх, превращающий человека в зайца и ящерицу трепетную.
И только верховный жрец Хемуи не преклонил колен и не причитал, ибо был он в это время в храме, где поклонялся бессмертному Ра… Но как только услышал о происшедшем, поспешил он в тронный зал, словно муж на зов утопающего. Поспешил верховный жрец Хемуи в тронный зал, чтобы самолично увидеть содеянное…
И предстал Хемуи, жрец богобоязненный и справедливый, перед троном фараона Нармера. И увидел он подручного своего, валяющегося в пыли, увидел семеров и военачальников, валявшихся в пыли, и вопросил Хемуи:
– Что это значит? Что это значит?
– О бог наш Ра, дарующий жизнь! – воскликнул Умеду, а вслед за ним – семеры и военачальники.
– Что это такое? Что это такое? – говорил разгневанный Хемуи. – Разве бог Ра переселился в этот тронный зал, в этот зал фараона?
Нармер, который стал живым богом, сказал громогласно:
– Да!
И увидел Хемуи возле себя раба-нубийца с обнаженным мечом, и увидел конец свой. И сказал богобоязненный Хемуи:
– Нармер, которого знал я номархом и воином, с которым делил я кружку пива и ячменную лепешку! Ты не бог, ты не бог и никогда им не будешь! Непрочен мост, сооруженный на костях человеческих. Берегись, ибо кровь человеческая способна вопить и вопль ее погубит тебя и славу твою погубит. Берегись!
– Казни этого богохульника! – вскричал Умеду.
И фараон сказал с высоты своего божественного величия:
– Ты слышишь, Хемуи недостойный, что говорит Умеду, избранный богом Ра верховным жрецом?
Хемуи усмехнулся:
– Разве бог избирает самого нерадивого?
Посинел от этих слов Умеду. И цвет лица его стал похож на цвет лазурита. Фараон сказал:
– Вот шевельну я пальцем, вот шевельну я пальцем – иголова твоя, Хемуи, падет на эти камни, точно тыква шумерская. И погребен ты будешь, точно раб, без священной пляски May, и не будет в мире мумии твоей, ибо таково желание мое, брата бессмертного Ра.