Фараон и наложница
Шрифт:
Лицо губернатора стало озабоченным, и он спросил торговца:
— Почему его превосходительство не отправит против них карательную экспедицию?
— Его превосходительство всегда отправляет войска им вдогонку, но эти племена не воюют в боевом порядке. Они разбегаются по пустыням и джунглям, а нашим войскам приходится возвращаться, когда иссякают запасы продовольствия. После этого повстанцы возобновляют набеги на караванные пути.
Философ Хоф внимал словам Анина с большим интересом, ибо некоторое время жил на земле Нубии и был хорошо знаком
— Почему Маасаи всегда бунтуют? — спросил он торговца. — В тех землях, управляемых Египтом, царят мир и процветание. Мы не запрещаем символы другой веры. Почему они столь враждебны к нам?
Причины всего этого Анина не волновали, да он и не пытался вникнуть в них. Он считал, что этих людей манил исключительно ценный товар. Однако губернатор Ани тщательно изучил суть вопроса.
— Все дело в том, уважаемый профессор, что проблема Маасаи не имеет никакого отношения ни к политике, ни к религии. Суть вопроса заключается в том, что эти кочевые племена обитают на пустынной и бесплодной земле. Иногда им грозит голод, но в то же время они обладают несметным количеством золота и серебра, кой не приносят новых богатств и не спасают от голода, а когда египтяне собираются обратить эти сокровища им на пользу, Маасаи совершают набеги и грабят их караваны.
— Если таково положение вещей, — сказал Хоф, — тогда карательные экспедиции бесполезны. Помнится, мой повелитель губернатор, что министр Уна, да обретет его душа радость в царстве Осириса, однажды потратил огромные усилия, чтобы заключить с ними договор на основе взаимной выгоды. Губернатор снабжал их продовольствием, а племена в обмен на это обеспечивали безопасность караванных путей. Похоже, он действовал проницательно, не так ли?
Губернатор кивнул в знак согласия.
— Первый министр Хнумхотеп снова воспользовался планом министра Уна и подписал такое соглашение незадолго до начала праздника Нила. Мы не скоро ощутим результаты такой политики, хотя многие смотрят на шаги министра с оптимизмом.
Гостям вскоре надоело говорить о политике, и они разделились на небольшие группы, каждая из которых стремилась привлечь к себе внимание Радопис. Однако ее заинтриговало упоминание о Хнумхотепе, она вспомнила голос, который сегодня выкрикнул это имя в толпе. Сейчас она испытала то же потрясение и недовольство, что и тогда, ее стал душить гнев. Она приблизилась к тому месту, где расположился Ани вместе с Хофом, Хенфером, Хени и Рамонхотепом.
— Вы сегодня слышали этот поразительный выкрик? — тихо спросила она.
Те, кто часто бывал в белом дворце, стали братьями. Их не разделяли никакие притворства, и никакой страх не сковывал им языки. Они говорили на любую тему с предельной искренностью и безо всякой сдержанности. Все слышали, как Хоф не раз критиковал политику министров, а Рамонхотеп выражал сомнения и опасения насчет преподавания теологии, открыто заявлял о своих эпикурейских пристрастиях и призывал наслаждаться мирскими радостями.
Знаменитый
— Это был смелый и дерзкий выкрик, подобного которому раньше не доводилось слышать в Долине Нила.
— Совершенно верно, — подтвердил Хенфер. — Нет сомнения в том, что он стал неприятным сюрпризом для юного фараона, только что взошедшего на трон.
— По давней традиции не принято выкрикивать в присутствии фараона имя другого человека, какое бы положение тот ни занимал, — спокойно заметил Хоф.
— Все же эти люди вызывающе пренебрегли традицией, — сказала Радопис, не скрывая своего возмущения. — Ради чего они поступили так, мой сударь Ани?
Ани приподнял густые брови и ответил:
— Ты задаешь тот же вопрос, что и люди на улице. Многие простые люди знают, что фараон собирается присвоить короне значительную часть владений духовенства и потребовать возвращения пожалований, которыми его праотцы щедро осыпали жрецов.
— Духовенство всегда было в милости у фараонов, — заметил Рамонхотеп без тени негодования. — Наши правители даровали жрецам земли и выплачивали деньги. Сейчас в руках теократов находится одна треть земель царства, пригодных для сельского хозяйства. Влияние жрецов распространилось до самых дальних уголков и все без исключения находятся под их пятой. Разве деньгам не найдется более важного применения, чем храмы?
— Жрецы утверждают, что они тратят доход от своих владений на благотворительность и богоугодные цели, — сказал Хоф. — К тому же они постоянно твердят, будто с радостью готовы расстаться со своими владениями, если возникнет необходимость.
— И что же это за необходимость?
— Например, если царство будет вовлечено в войну, которая повлечет за собой огромные расходы.
Радопис задумалась.
— Пусть даже так, но они не имеют права идти наперекор желаниям фараона, — возразила она.
— Жрецы совершают большую ошибку, — заметил губернатор Ани. — Более того, они посылают своих представителей во все концы страны, и те внушают крестьянам, что именно они, жрецы, защищают священную собственность богов.
Радопис была поражена.
— Как они смеют?
— Страна живет в мире, — сказал Ани. — Стража фараона — единственная вооруженная сила, с какой приходится считаться. Вот почему они осмелели. Жрецы знают, что у фараона мало сил, чтобы справиться с ними.
Радопис вскипела.
— Что за подлые люди!
Философ Хоф улыбнулся. Он никогда не скрывал своего мнения.
— Если вам угодно знать правду, жречество — безупречный и незапятнанный институт, который заботится о религии этой страны и оберегает ее вечные нравы и традиции. Что же касается жажды власти, то это древний порок.
Поэт Рамонхотеп, всегда любивший разжигать споры, сердито уставился на него.
— А как же Хнумхотеп? — Он бросил вызов философу.
Хоф пожал плечами, выражая свое презрение.