Фараон и наложница
Шрифт:
Шейт исчезла, тут же вернулась с лирой в руках и положила ее перед госпожой.
— Ты не соизволишь чуточку повременить с игрой? — спросила она.
— Что случилось? — удивилась Радопис, беря лиру.
— Один из рабов просил сказать тебе, что кто-то желает предстать перед тобой.
На ее лице появилось недовольное выражение.
— Разве раб не знает, кто этот человек? — холодно спросила она.
— Он говорит, что это… этот человек утверждает, будто его прислал художник Хенфер.
Радопис вспомнила, что Хенфер два дня назад
— Шейт, приведи его ко мне, — велела она.
Радопис охватили раздражение и досада. Она крепко держала лиру, ее пальцы мягко щипали струны, затем она начала гневно перебирать струны. Зазвучала нестройная мелодия, отдельные ее фрагменты утратили единство.
Вернулась Шейт, за ней следовал молодой человек. Он почтительно склонил голову и мягким голосом произнес:
— Да осчастливят боги ваш день, моя госпожа.
Радопис отложила лиру в сторону и посмотрела на него сквозь свои длинные ресницы. Он был среднего роста, строен, со смуглым лицом, наделенным красивыми чертами, и удивительно большими глазами, в которых светились искренность и наивность. Радопис поразил его юный возраст и искренний взгляд глаз. Она засомневалась, сможет ли он действительно завершить работу великого скульптора Хенфера. Однако Радопис была рада видеть его, и набежавшая на нее чуть раньше волна раздражения схлынула.
— Ты тот ученик, которого художник Хенфер выбрал украсить летний павильон? — спросила она его.
— Да, моя госпожа, — ответил юноша с заметным смущением. Он смотрел то на лицо Радопис, то на пол балкона.
— Это замечательно. Как тебя зовут?
— Бенамун. Бенамун бен Бесар.
— Бенамун. И сколько тебе лет, Бенамун? Ты мне кажешься очень юным.
Гость покраснел и ответил:
— В следующем мисре [5] мне исполнится восемнадцать.
— Очевидно, ты себе прибавил несколько лет.
5
Скорее всего, здесь имеется в виду следующий квартал года.
— Нет, моя госпожа. Я сказал правду.
— Какой же ты ребенок, Бенамун.
В больших медового цвета глазах Бенамуна появилась тревога, будто он испугался, что она может отказать ему из-за его юного возраста. Радопис догадалась, что его тревожит, и, улыбнувшись, сказала:
— Не беспокойся. Мне известно, что дар скульптора заключен не в его возрасте, а в руках.
— Мой учитель, великий художник Хенфер, воочию убедился в моих способностях, — радостно заявил он.
— Ты раньше выполнял серьезные заказы?
— Да, моя госпожа. Я украшал одну сторону летнего павильона во дворце господина Ани, губернатора острова Биге.
— Бенамун, ты не ребенок, а чудо.
Гость покраснел, а его глаза загорелись от восторга. Он был вне себя от радости.
— Каждый день вы должны найти для меня время в тот час, когда пожелаете.
— Я привыкла к подобным обязанностям. Ты изобразишь меня в полный рост?
— Или наполовину. Может, я просто изображу ваше лицо. Все будет зависеть от общего замысла.
Он поклонился и вышел следом за Шейт. Радопис вспомнила скульптора и задумалась над иронией судьбы: могло ли Хенферу прийти в голову, что дворец, в котором он просил принять своего ученика, для него самого отныне закрыт навеки?
Ей стало приятно от впечатления, которое на нее произвел только что вышедший молодой человек, ибо тот, видимо, разбудил в ее сердце новые чувства, которые до сих пор оставались ей неведомы. Это были материнские чувства, так как сострадание тут же блеснуло в ее глазах, волшебного очарования коих не избежал ни один мужчина. Она искренне молила Сотис, чтобы та оберегала доверчивую искренность юноши и избавила его от страданий и отчаяния.
Бенамун
Следующим утром Радопис, как обещала, пошла в садовый павильон. Она застала Бенамуна, когда тот сидел за столом. Он развернул лист папируса и рисовал на нем разные формы и картинки, не замечая ничего вокруг себя. Почувствовав ее присутствие, он отложил перо, встал и поклонился ей. Радопис поздоровалась с ним и сказала:
— Этот утренний час я подарю тебе, ибо в моем бесконечно долгом дне лишь он свободен.
— Благодарю, моя госпожа, — ответил юноша робким и тихим голосом. — Сегодня мы не начнем. Я все еще работаю над главной идеей замысла.
— Однако ты ввел меня в заблуждение, молодой человек.
— Боже упаси, моя госпожа. Но у меня родилась прекрасная мысль.
Она посмотрела в его большие ясные глаза и с едва уловимой насмешкой в голосе спросила:
— Ты хочешь сказать, что в этой юной голове могут появиться чудесные мысли?
Он покраснел и, смущенно указав на правую стену, сказал:
— Я заполню это пространство, изобразив на нем ваше лицо и шею.
— Какой ужас. Боюсь, оно выйдет страшным и некрасивым.
— Оно выйдет столь же прекрасным, каковым оно есть сейчас.
Юноша произнес эти слова с искренним простодушием, и она пристально взглянула на него. Он тут же смутился. Радопис пожалела его, отвела глаза, и в поле ее зрения оказался пруд, расположенный за восточной дверью. Какой же это ранимый юноша, словно непорочная девственница. Присутствие юноши вызывало в ее сердце нежность и умиление. Она взглянула на него и увидела, что юноша склонился над папирусом, но он не полностью погрузился в свою работу, ибо румянец смущения еще не сошел с его лица. Может, ей оставить его и заняться своими делами? Но Радопис испытывала желание поговорить с ним, и она уступила ему.