Фараон
Шрифт:
Когда мы с Рамсесом решили напасть на Панмаси и его приспешников в их крепости за стенами Луксора, я использовал все свое влияние и хитрость, чтобы убедить Серрену, что она обязана Рамсесу и остальным членам своей семьи оставаться в безопасности в Cаду радости и держаться подальше от поля боя. Я беззастенчиво указал ей на то, что она теперь замужняя женщина и, принимая во внимание то удовольствие, с каким она принимала на себя супружеские обязанности, есть все шансы, что она теперь будущая мать. Поле битвы больше не было ее вотчиной. Отныне ее единственной заботой должно быть содержимое ее утробы. Конечно, она ожесточенно спорила со мной, используя все свои немалые уловки, чтобы попытаться завоевать
Ко времени этого воссоединения луна превратилась в тонкую полоску в полуночном небе, и темнота была почти полной. Мы не могли идти по следу, оставленному Панмаси и его уцелевшими всадниками, при его свете. Но я знал, что если дам Панмаси фору в двенадцать часов, то мы никогда его больше не поймаем. Я хотел его. Я хотел отомстить ему больше, чем когда-либо в своей жизни. Я вспомнил все предательства и жестокости, которые он когда-либо совершал по отношению ко мне и дорогим мне людям. Я вспомнил изуродованное тело Пальмиса после того, как Панмаси и его люди покончили с ним, и горе Хуэя и Бекаты, когда они похоронили своего сына. Но больше всего я помнил, как он бил и унижал Серрену, и мне хотелось почувствовать, как он извивается на острие моего меча, когда я вонзаю его в его внутренности.
Но Панмаси уже не было, и все мы были почти обессилены. Мы безжалостно сражались в течение долгой ночи и еще более долгого дня, и большинство из нас уже не были молоды. Почти все мы были ранены. Несмотря на то, что большинство наших ран были поверхностными, они все еще были болезненными и изнурительными. И я устал, устал до мозга костей. Не понимая, зачем я это делаю, я взглянул на Серрену. Должно быть, она увидела в моих глазах что-то такое, что восприняла как призыв - ошибочно, конечно.
– Панмаси - это всего лишь побитая собака, бегущая к своему хозяину, - сказала она мне, и я сразу понял, что она разгадала загадку для нас. Нам не пришлось идти по следу, оставленному Панмаси. Мы точно знали, куда он направляется. И вдруг я больше не чувствовал усталости.
Однако нам все еще нужны были лошади, если мы хотели поймать Панмаси до того, как он доберется до Абу Наскоса, чтобы присоединиться к своему хозяину. Казалось, он взял всех лошадей, которые были ему нужны, чтобы его люди и он сам могли бежать. Тех животных, которые были лишними для его нужд, он искалечил, чтобы лишить их нас. Мало найдется зрелища более страшного, чем прекрасная лошадь с перерубленными сухожилиями на обеих задних ногах. Это было типично для человека, что он предпочитал причинять мучения этим прекрасным созданиям, чтобы насмехаться над нами, а не прогнать их или просто убить. Мне предстояло свести с ним еще один счет, когда мы наконец снова встретимся.
Я так разозлился, что чуть было не напомнил Серрене, что именно она настояла на освобождении Панмаси, когда мы с ее отцом держали в руках этого вероломного негодяя и собирались расправиться с ним, чтобы он больше не причинял нам страданий. Но я не мог заставить себя быть таким жестоким с тем, кого так сильно люблю. Я даже послал ее за теми лошадьми, которых мы держали в Саду радости.
В дополнение к тем, что были в Саду радости, мы нашли несколько невредимых животных, которых не заметил приспешник Панмаси, спеша покинуть город. Таким образом, мы собрали лошадей для двадцати двух моих людей, чтобы начать преследование и предать Панмаси суду.
Естественно, мы с Рамзесом снова запротестовали, когда Серрена объявила, что намерена присоединиться к нам в последней охоте на Панмаси и его сбежавших приспешников. Мы использовали ту же старую риторику относительно бедного маленького зародыша, съежившегося в своем чреве, который мог бы пострадать и даже умереть, если бы его мать была настолько жестокой, чтобы причинить ему тяготы долгого и мучительного путешествия.
Серрена слушала нас обоих с милой улыбкой на лице, кивая головой, как будто соглашаясь с нашими мольбами и протестами. Когда у нас наконец кончились слова и мы выжидающе уставились на нее, она покачала головой. ‘Я только хотела бы, чтобы все, что вы мне рассказываете, было правдой, но у богини Артемиды другие идеи, - сказала она нам. ‘Почти в тот же миг, как ты оставил меня в Саду радости, она послала мне мою красную Луну.’
‘Что же это такое?
– Рамзес выглядел озадаченным. Он все еще был очень наивен, когда дело касалось тайн женского тела.
– Скажи ему, пожалуйста, Тата, - обратилась ко мне Серрена.
– Так говорит богиня Артемида, но этого недостаточно. Попробуй еще раз, - объяснил я.
Рамзес задумался на несколько секунд, потом счастливо улыбнулся.
– Скажи богине, что я принимаю ее вызов с величайшим удовольствием!’
В течение часа мы закончили наши приготовления к долгой поездке и были готовы преследовать Панмаси и попытаться помешать ему достичь Аттерика в городе Абу-Наскос на севере.
Естественно, никаких дальнейших споров не последовало. Красная луна или нет, но Серрене уже нельзя было отказать. Она ехала с нами.
Давным-давно я научился спать в седле со связанными ногами под грудью моего коня и надежным конюхом, который вел бы нас обоих. Я проснулся за час до рассвета, и мне понадобилось лишь мгновение, чтобы сориентироваться. Я чувствовал себя полностью отдохнувшим и жаждущим первого взгляда на погоню.
‘Мы уже пересекли реку Саттакин?- Крикнул я своему главному конюху. Саттакин был одним из немногих значительных притоков, впадающих в мать-Нил к югу от Луксора.
‘Пока нет.- Он поднял голову, чтобы посмотреть на звезды. ‘По-моему, еще пол-лиги осталось.’
‘Есть какие-нибудь признаки лошадей Панмаси впереди нас?’
‘Слишком темно, чтобы читать следы, не спешившись, милорд. Хочешь, я проверю?- спросил он.
– Нет, мы связаны обязательствами. Не теряй больше ни минуты. Продолжай идти!- приказал я.
Я оглянулся и едва различил темные силуэты Серрены и Рамзеса, следовавших за мной по пятам. Рамсес спал в седле, как и я, и она держала его, чтобы он не соскользнул со спины своего коня. Я еще не разбудил его. Я слышал топот копыт других лошадей, следовавших за нами. Хотя их было много, я не мог разглядеть ни одного в темноте. Не было никакого смысла увеличивать скорость, пока не станет достаточно светло, чтобы видеть далеко вперед, кроме увеличения риска нарваться на засаду, устроенную Панмаси.