Фарфоровый чайник в небе
Шрифт:
– Успокойтесь, Игорь, в Ульяновск. Я просто оговорилась, – улыбнулась она. – Это ещё со студенчества: у нас в группе на журфаке в МГУ училась Маша Улябина из Ульяновска, так мы её в шутку звали Ульяновой из Ульябинска.
– Это про город-то Ленина да в советские годы? Очень смело было с вашей стороны. Впрочем, у нас в универе тоже была одна из Орехово-Зуева…
– И что с ней было не так?
– Как раз наоборот – полностью оправдывала… Ну да ладно. Хорошо, что в Ульяновск, а не в Челябинск. Значительно ближе. Но зачем мне туда?
– Там открывается пятидневный всероссийский форум журналистов. Будут руководители центральных и региональных СМИ. Я хотела сама ехать,
– Русский музей в Ульяновске? – не поверил я.
– Да нет же, конечно в Питере! В прошлом году они проводили выездные выставки «Три века русского искусства» по городам России, в том числе и у нас в Нижнем. Вы тогда в нашей «Нижегородской газете» написали стихотворный отклик в рубрике «Дятлов Парнас». Мы его отправили организаторам – на конкурс за самое оригинальное освещение акции, и ваша публикация взяла да победила. Да вот она! – и Эмма Вадимовна положила передо мной ту самую газету.
НИЖЕГОРОДСКАЯ ГАЗЕТА
БУРЛАКИ НАЗАД НА ВОЛГУ
ВОЗВРАТИЛИСЬ НЕНАДОЛГО
Выездная выставка Русского музея в Нижнем Новгороде стала самым ярким культурным событием нашего города за последнее время. Наш штатный поэт Кузьма не упустил возможности насладиться на волжских берегах шедеврами величайших русских художников трёх последних столетий. Поэт ходил по залам Нижегородского художественного музея в толпе таких же, как и он, зевак и провинциальных ценителей прекрасного, захлёбываясь слезами счастья.
«Это надо же: ещё при моей жизни «Бурлаки» Репина вернулись на родную Волгу! – восклицал Кузьма. – А Брюллов! А «Витязь на распутье» Васнецова! А «Охотники на привале» Перова! А Шишкин! А Малевич с Филоновым!» Восторгу поэта не было предела, и, чтобы полнее насладиться каждым полотном, Кузьма твёрдо решил посещать выставку как можно чаще, пока шедевры находятся в Нижнем. Однако, узнав, что билет за разовый просмотр ста картин стоит в переводе с наших рублей сто американских долларов, лирик сразу же «скромнее стал в желаньях»: ну какой заработок у поэта? И тогда, приняв позу окаменевшего Давида (только без пращи), Кузьма мгновенно зарифмовал свои разноречивые впечатления от прекрасных творений великих мастеров и алчности организаторов выставки:
«Три века русского искусства»
В подарок Питер нам привёз –
Каскад имён и красок буйство
Как воплощенье наших грёз.
Мечтал ли кто-то, право слово,
Узреть средь местного мазла
Шедевры самого Брюллова
Или Филонова «Козла»?
И сможем ли забыть вовеки,
Как к нам добрался тем путём,
Что из варяг ходили в греки,
Картин чудесных целый сонм?
Не скрою я восторга стона
На сей презент с Невы-реки:
Здесь есть и редкая икона,
И репинские «Бурлаки».
И я как Витязь на распутье
Застыл средь множества картин:
Здесь каждая – шедевр по сути,
А я на всех на них – один.
Как
Чей невысок, напомню, рост,
Я тщусь постичь познанья древо –
Сверлю глазами каждый холст.
И как Охотник на привале
Давлюсь словами всякий раз –
Смогу я передать едва ли
Свой эстетический экстаз!
Лишь ошарашенно глазею
Да всё как вкопанный стою:
Во славу Русского музея
Сегодня песню я пою!
И в этих залах стать статуей
Готов я, подпирая свод!
Но по сто баксов где найду я
На ежедневный культпоход?
Кузьма ПОЖАРСКИЙ
– Ну конечно, как же я мог забыть! – хлопнул я себя по лбу.
Дело в том, что помимо основной работы в новостях и передачах на телестудии медиахолдинга, я частенько публиковал статейки и в «Нижегородской газете». И чтобы не подписывать различные фельетоны и юморески своим именем, которое примелькалось по телерепортажам, придумал себе псевдоним – Кузьма Пожарский. В Нижнем Новгороде до сих пор более всего чтут предводителей Нижегородского ополчения 1612 года – Кузьму Минина и Дмитрия Пожарского, вот я, недолго думая, и слепил из них себе псевдоним. Так сказать, подарил предводителям вторую жизнь. Но про этот свой поэтический фельетон я давно уже забыл, а его во время моего отпуска секретариат холдинга взял да отправил на конкурс Русского музея. И там оценили. Мелочь, а приятно!
Настроение моё заметно улучшилось, и надвигавшаяся командировка в Ульяновск уже не казалась столь нежеланной, как это было поутру.
Чулкова это заметила и произнесла уже довольно резко:
– Что ж, решено – едете вместо меня! – явное раздражение от того, что её запланированный вояж обломился, она уже и не пыталась скрывать. – Стишки-то, кстати, так себе… Пашешь тут за всех, как рабыня на галерах, а сливки другие снимают!
– Простите, вы про что? – сыграл я в недоумение.
– Понимайте, как хотите, – махнула рукой Вадимовна. – В общем, сейчас оперативно доделываете материалы в эфир по предыдущей командировке и вечером – на вокзал. До Ульяновска из Нижнего ходит только прицепной вагон к поезду «Питер – Уфа», прямых поездов и самолетов нет. Секретарь переоформит мои билеты на вас, вот вам программа фестиваля. Ваша задача получить и привезти приз с мероприятия и распиарить наш холдинг, как только можно.
– А где всё это будет происходить? В Ульяновске я был всего пару раз проездом на теплоходе, когда плавал по Волге до Астрахани, и город знаю не очень хорошо.
– Ах, да! Это как раз самое интересное. Там, говорят, одному местному олигарху раскопали в архивах бумаги, что он чуть ли не дальний потомок основателя города – боярина Богдана Хитрово. Он так в это уверовал, что отгрохал ниже по Волге шикарный рекреационно-гостиничный комплекс «Древо Хитрово», а корпуса и домики назвал именами представителей рода. Это вроде того, как у нас на Горьковском море понастроили кучу всяких разных домов отдыха, турбаз и гостиниц. Но там он сделал круче. Мне прислали проспект, где сказано, будто этот богатей так возбудился от уведенного во вьетнамском Далате «Crazy House» («Безумного дома» по-нашему), который строит там дочка бывшего генсека местной компартии Чуонг Тиня, что решил воспроизвести нечто подобное и на берегах родины Ленина. Мне самой очень хотелось посмотреть, что там у него получилось, но, видно, пока не судьба. Вернётесь – расскажете.