Фарисеевна

Шелехов Максим

И уже тогда, как Зоя Игоревна собиралась вконец отчаяться, случилось с ней одно благотворнейшее обстоятельство. Приснился ей блаженнейший сон, от которого она встала точно обновленная, словно пронизанная как будто снизошедшей на нее благодатью. Была как раз суббота Димитриевская, день поминовения усопших. В этот день появилась Зоя Игоревна в храме такою, какою ее давно там не видели. С откровением библейских пророков в лице, с благодарственной молитвой на устах и тихими слезами кроткой радости, перво-наперво она преклонила колени перед образом Пресвятой Богородицы. Не забыты были и прочие святые, все, сплошь до единого, чьи иконы представлены на стенах поселкового

храма. Как было многими замечено, вслед за Божьей Матерью, предпочтение было отдано Николаю Чудотворцу Зоей Игоревной. Она долго стояла с какою-то очарованностью в лице перед большой иконой обрамленною резной позолоченной рамой, то и дело озираясь и как будто ища глазами поддержки у остальных прихожан, как будто спрашивая, видят ли они то же, что видела она. Все видели образ Святителя Николая, таким, каким привыкли его видеть; но Зоя Игоревна, кажется, в этот день смотрела от всех другими глазами.

Наконец настало время обратиться ей к Аграфене Афанасьевне, заведующей церковной лавки.

– С субботой Димитриевской, Аграфена Афанасьевна! – говорила Зоя Игоревна, с интонацией голоса, кроме приветствия, еще выражающей пожелание «всего самого наилучшего!» Аграфена Афанасьевна, в свою очередь, приветствовалась несколько суше, у нее еще оставался осадок от недавней ее размолвки с Зоей Игоревной. Зоя Игоревна же, про себя хоть и продолжала быть верной своему убеждению, что в -овском поселковом храме образовалось настоящее кубло, главной змеей которого является никто иная, как Аграфена Афанасьевна, все же, в настоящую минуту, находила в себе возможность «любить врага своего, как самого себя» и была готова подставить также и левую щеку. Она продолжала улыбаться самым любезнейшим образом.

– Мне панихидку заказать, Аграфена Афанасьевна, – произнесла она дружелюбно.

– С вас пятнадцать гривен, Зоя Игоревна.

– В списочек занесите, Аграфена Афанасьевна.

– На вас уж и без того триста шестьдесят четыре гривни записано, Зоя Игоревна.

– И еще четыре свечечки извольте пожаловать, Аграфена Афанасьевна.

– Зоя Игоревна?

– На будущей неделе за все с вами рассчитаюсь.

– За все? – сомневалась Аграфена Афанасьевна.

– За все, – утвердительно отвечала Зоя Игоревна, продолжая любезно улыбаться своей недоверчивой и скрупулезной оппонентке.

Потом Зоя Игоревна обратилась вниманием к своей поклаже, поочередно доставая оттуда и препровождая на канон: хлеб, плетенную маковую булку, триста грамм конфет «взлетных», триста грамм конфет шоколадных, печенье молочное и печенье «Буратино» – также по триста грамм, бутылку подсолнечного масла, килограмм сахара и килограмм гречневой крупы. Опорожнив сумку, Зоя Игоревна с великим прилежанием ровным, крупным почерком принялась заполнять записку с поминовением усопших. Первым долгом вспомнила она всех знакомых ей иноков, почивших в Бозе, помазанников Божьих, записала имя родителя своего Александра, уронив на последние три буквы большую, горькую слезу, размыв таким образом «дра», записала имена прочих покойных сродников, – не достало места ей вписать имя двоюродной тетки с Ейска. Вновь нелегкий диалог с нелюбезной Аграфеной Афанасьевной и другая записка. Затем началась служба…

По окончании Парастаса, священнослужитель -овского храма, отец Иоанн, обратил внимание на образовавшуюся группу прихожан у иконы Николая Чудотворца. Так как был не день памяти сего святого, отец Иоанн решил полюбопытствовать о причине собрания. Подойдя поближе и обнаружив, что организатором сходки выступает Савко Зоя Игоревна, он уже собирался

потихоньку ретироваться, но был замечен и был остановлен.

– Батюшка Иоанн, батюшка Иоанн! – к нему обращалась сама Зоя Игоревна. – Подойдите поближе и взгляните только на образ Николая Угодника!

Перед батюшкой расступились, он подошел вплотную к иконе. Посмотрел под одним, под другим углом.

– Что не так, Зоя Игоревна? – не мог понять священнослужитель.

– Борода! Батюшка, разве вы не видите!

Отец Иоанн, на минуту сконцентрировав все свое внимание теперь уже исключительно на бороде Святителя, вновь вынужден был развести руками, показывая, что ничего необыкновенного он в иконе не обнаруживает.

– Борода! – в каком-то даже пароксизме восторга повторила Зоя Игоревна. – Борода Николая Чудотворца, я всем показываю, смотрите, как у нашего батюшки, – какой стала пышной! Пышнее чем была ранее, смотрите!

Отец Иоанн повел вокруг себя глазами, как бы призывая к опровержению. Но никто из присутствовавших, похоже, не находил повода подвергнуть сомнению замечание Зои Игоревны.

– Да вы что, сестры! – подивился отец Иоанн (вокруг него всё были женщины). – В самом деле вы, что ли? – Потому как, может, батюшка выражался неясно, вероятно поэтому, сестры не находили, что батюшке ответить, а потому как голос его был суров, стояли они, как виноватые, понурив головы. Одна Зоя Игоревна продолжала смотреть перед собой невозмутимо и твердо.

– Что же, – не находил боле аргументов мягкосердечный и быстро отходчивый батюшка, – что же, сестры, благословляю вас со дня сегодняшнего и на каждый день, после службы, читать акафист Святителю. И сам задал тон: «Возбранный Чудотворче и изрядный угодниче Христов, миру всему источаяй многоценное милости миро…» – Сестры, погрузившись в свои молитвословы, продолжили за батюшкой с великим воодушевлением. Зоя Игоревна почти физически ощущала, как снисходит на нее благодать. Отец Иоанн, воспользовавшись минутой, поспешил удалиться.

Спустя три четверти часа выходил священнослужитель из алтаря чуть не крадучись. Акафист боле не читали, все было тихо, он посмотрел направо, налево – никого. Протоирей Иоанн облегченно выдохнул. Прошел неспешно в другой конец храма, наслаждаясь тишиной и прислушиваясь к эху собственных шагов. Обратился к Аграфене Афанасьевне, приводящей в порядок в церковной лавке бухгалтерию:

– Афанасьевна, что там, во сколько крещение?

– На час, батюшка, записано, – отвечала Аграфена Афанасьевна подобострастным голосом, визуально в росте уменьшаясь при этом. – Младенцы Марк и Матвей.

– Хорошо, Афанасьевна, хорошо, – довольно отвечал протоирей, – будет часок вздремнуть.

– Только…

– Афанасьевна? – насторожился отец Иоанн.

– Вас там Савко дожидается.

– Зачем? Не может быть! Скажи, Афанасьевна, не могу…

– Батюшка Иоанн! – входит Зоя Игоревна, как на крыльях, точно не стояла на службе. – Батюшка Иоанн, нуждаюсь в аудиенции, – в шутливой форме, по-свойски оповещает она…

Батюшка Иоанн в разговоре с Зоей Игоревной имел привычку терять свою степенность и важность и говорил с нею, как будто стесняясь, избегая встретиться глазами, как будто ему было неловко. Ну, все же она не рядовая какая-нибудь прихожанка, – как-то объяснила себе Зоя Игоревна поведение отца Иоанна, и раз утвердившись на этой симпатичной для нее мысли, уже не подымала про себя этот вопрос.