Фарс-мажор 2
Шрифт:
На бетонном парапете стояла девочка лет двенадцати. Она забралась туда, чтобы ей было лучше видно президента страны. Владимир Путин снял ее с парапета.
– Тебе не холодно, девочка? – спросил он ее.
– Нет! – произнесла она непослушными губами.
– Ну и хорошо, – удовлетворенно сказал президент, поставил девочку на место и пошел дальше.
Господин Путин поднял один из золотых слитков и восхищенно посмотрел на него.
– Ну надо же! – сказал он и осторожно положил слиток на стол. – Ой! Палец прямо
Не услышав реакции от окружающих, он обернулся и, увидев журналистов, с вызовом повторил:
– Мне палец придавило!
Владимир Путин достал из кармана текст своей речи – и, отложив его в сторону, заговорил с коллегами словами собственного производства. Это не значило, что господин Путин скажет что-то новое или хотя бы то, чего нет в тексте.
Владимир Путин рассматривал одну газету федерального уровня.
Увидев, что в кабинете появились журналисты, господин Путин не отложил газету на стол. Это выглядело бы слишком демонстративно: получилось бы, что его застигли на месте преступления – за чтением свежей прессы в оригинале. Могло показаться, что он, смутившись, пытается замести следы.
Президент продолжал рассматривать эту газету, словно лихорадочно соображая в этот момент, что ему с ней сделать. И вот он, видимо, пришел к выводу, что надо все-таки от нее как-то избавляться, а то продолжать ее читать будет еще более вызывающе, чем отложить.
И вот он сообразил все это – и обеими руками подбросил издание: от себя и вверх. Так подбрасывают нашкодившего домашнего кота, который за всю доброту внезапно отплатил черной неблагодарностью, написав (как кстати бывает двойное значение слова!) на рукава пиджака хозяина.
Возможно, именно это сравнение и имеет полное право на жизнь: господин Путин мог просто успеть прочитать начало какой-нибудь статьи – и расстроился: ну все, все для них (в том числе и предстоящая встреча), а они не ценят!
Господин Греф доложил, что инфляция в ноябре составила 0,7 процента.
– Сколько?! – переспросил господин Путин с таким выражением лица, что я, если бы меня так переспросили, тут же занизил бы эту цифру по крайней мере в два раза.
– 0,7 процента… – со вздохом произнес Герман Греф. – Но несколько ниже, чем прогнозировали…
Он вел себя как толковый коммивояжер.
– А-а, – удовлетворенно кивнул господин Путин. Оказывается, он просто не расслышал.
Так, как разговаривал Владимир Путин с российским омбудсменом, доктор разговаривает с больным на приеме.
– В последние дни новостью мирового масштаба стала информация о деятельности спецслужб Великобритании в Москве, – сказал репортер «Первого канала». – Как вы это прокомментируете и как это может отразиться на взаимоотношениях России и Великобритании? Ведь, согласно международному опыту, этих граждан Великобритании вышлют из страны. Изменилось ли после этого ваше отношение к НКО?
Господин Путин, пока слушал вопрос, рассеянно крутил пресс-папье, которым только что прижимал невысохшие чернила на протоколе о принятии Узбекистана в ЕврАзЭС. Он пытался закрутить его юлой, и у него плохо получалось,
Одна журналистка попросила прокомментировать идею движения «Наши», что современная политическая элита – это поколение пораженцев.
– Кого так называют? – недоуменно переспросил президент.
Кажется, он и правда сначала не понял, что так называют его. Ведь именно он является современной политической элитой.
– Мы не из носа выковыриваем эту цену! – раздраженно говорил президент Владимир Путин о российских прайс-листах на украинский газ.
Отвечая на вопрос, насколько газопроводы заменили России ракеты, господин Путин успокаивал западного журналиста:
– Во-первых, ракет у нас еще достаточно.
И он рассказывал про испытания новой системы вооружений.
– Эта система… как бы помягче сказать… – размышлял он, позабыв о газопроводах. – Для нее что есть система ПРО, что нет системы ПРО… Ей безразлично. Работает на гиперзвуке…
Журналистке, выступавшей без микрофона и говорившей о том, что независимую прессу в регионах душат чиновники и «одного редактора так по голове стукнули…», президент России сочувственно заметил, пожав плечами:
– Это и есть политическая борьба.
Владимир Путин рассказывал госпоже Пилар Бонет о прозрачности компании «Росукрэнерго».
В тот момент, по-моему, не президент России убеждал испанскую журналистку в своей правоте, а мужчина умолял женщину поверить ему, что он в кои-то веки говорит чистую правду, на 100 процентов, а не на 60, как раньше, и даже не на 99, как часто бывает в последнее время.
В самом конце беседы неутомимая испанская журналистка проявила признаки оживления:
– Опять развязалась полемика вокруг захоронения тела Ленина. Какова ваша позиция по этому вопросу?
– Вам-то что? – не выдержал наконец президент России. – До Ленина добрались…
То есть вообще ничего святого у иностранных корреспондентов не осталось.
Венгерский журналист, переполненный эмоциями по поводу перспектив превращения своей страны не только в энергетический центр Европы, но и в центр распределения продукции из Азии, которая может поступать через транспортную систему России, спросил, способна ли помешать этому эмоциональность.
– Я боюсь, что я отвечу так, как вы спросили, – сказал господин Путин. – Давайте вы спросите так, чтобы я понял.
На сцену вышел Владимир Путин. Он хотел подойти к столу, за которым сидели ректор МГУ Виктор Садовничий и актер Кирилл Лавров, но его остановил отчаянный крик из зала:
– Владимир Владимиро-о-ви-и-и-ч!
Примерно в пятом ряду, слева от сцены, за барьером (который в сложившейся ситуации не оказался лишним) сидел невысокого роста человек. Это он собрался с силами и теперь совершал главный поступок своей жизни. Никто до него так не обращался к президенту (или, вернее, с президентом). Именно это, видимо, и называется «напрямую».