Фарватер Чижика
Шрифт:
Я бы и вовсе не касался текста, оставил всё Антону, но с моей фамилией на обложке будет расходиться куда лучше, нежели только с фамилией Антона. Плюс я — очевидец, потому написал небольшой очерк о Джалу. Опять с фотографиями. Теми, что я делал премиальным «ФЭДом». Отлично получились. И фотоаппарат хорош, и плёнка, и освещение. Солнечный Зверь там тоже есть. Мираж, конечно. Пусть мираж.
Проверил Список Дел — завел такой. Помогает. Заказал такси. Нет, «ЗИМ» здоров и в прекрасной форме, но оставлять его в городе, хоть и на служебной стоянке вокзала, не хочется. Да и незачем. Такси работает хорошо, даже отлично. Нужно только
Час провел за «Блютнером». Замечательная вещь — свой рояль. Особенно такой, как «Блютнер». Прямо и не знаю, везти его в Москву — или оставить здесь?
Оставить. В Сосновке я буду проводить не меньше времени, чем в Москве — во всяком случае, ближайшие годы. Ну, что я, не найду себе в столице рояль по душе?
По душе — вряд ли. По душе мне «Блютнер». Но для работы — отыщется инструмент.
Время. И такси подъехало, слышу.
Взял чемодан, взял сумку на ремне. Всё? Все.
Сначала в «Поиск», за девочками, потом на вокзал. Антон будет ждать нас там.
Наш паровоз, в Москву лети!
Глава 2
5 августа 1976 года, четверг
Чижик в гостях у генсека
Вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин был человеком занятым, а после революции — занятым чрезвычайно. Тем не менее, время от времени вызывал к себе пианиста и слушал сонаты Бетховена. Очень он любил музыку. Товарищ Сталин тоже любил музыку, но был человеком осторожным, и чаще обходился патефоном. А на рояле ему играл товарищ Жданов. Товарищ Хрущев, говорят, любил игру на деревянных ложках и сам мог сыграть «Светит месяц, светит яркий». Леонид Ильич любит песни. Чтобы голос был, и слова хорошие. И к обладателям звучных и чистых голосов благоволит. А что любит Андропов, никто не знает. А нужно бы. Потому что меня Юрий Владимирович согласился принять в час отдыха. Ему тоже требуется отдых, товарищу Андропову. А мне нужно с ним встретиться, очень. В рабочее время это никак невозможно, а в час отдыха — почему нет? Я и петь умею, и плясать, и на рояле играть. И в шахматы тоже, может, Юрий Владимирович в шахматы мастак. Как Ленин.
Встречи этой я добивался две недели, через генерала Тритьякова. Евгений Михайлович всё допытывался, зачем мне видеть генерального секретаря, видно, боялся, что я буду денег просить — из своего миллиона, то есть бывшего своего. Но я заверил, что дело — государственной важности. Какой, продолжал спрашивать генерал. Я отвечал, что дело касается Ливии, и вообще, не телефонное это — а говорили мы, понятно, по телефону. Я в Сосновке, генерал — в Москве. Тут Евгений Михайлович призадумался, и решил — пусть. Вдруг у меня личное послание от Каддафи Андропову? И при встрече Муаммар спросит Юрия, мол, почему он игнорировал его предложение?
И вот мы едем на правительственную дачу. Составить компанию отдыхающему Юрию Владимировичу. Мы — потому что Лиса с Пантерой едут со мной. Представители передовой творческой молодежи, так
Я бы и с Леонидом Ильичом встретился, но вот незадача — нет Леонида Ильича в Москве. И Галины нет. И маменьки. Леонид Ильич на отдыхе. Нет, он там работает, и вовсю работает, но на отдыхе. Где там? Крым, секретное место. И Галина там же.
А ждать возвращения недосуг. И всё равно через Андропова пойдет дело.
Приехали в спецпоселок. Вроде нашей Сосновки, но строже, много строже. Два периметра явных, а сколько скрытых, ведомо лишь Аллаху. Три раза проверяли — кто, куда, к кому. Бдят.
Дача Юрия Владимировича, прямо скажу, не впечатляет. Если и лучше моего дома, то не сильно. Больше — да, но больше не значит лучше. И больше-то не намного. Не в разы. Правда, служебных строений побольше. Отдельно кухня (по запаху определил), отдельно дом охраны, и вольера для собак на три овчарки. Собаки, кстати, не лаяли.
Встретили нас Ирина Юрьевна и ее муж, Михаил. Артист московских театров. Очень удачно получилось — вечер встречи творческих людей. Столица и провинция.
Принимали нас на террасе, у стола. На столе — самовар, ваза с печеньем, и, собственно, всё.
— Вина не желаете? — спросил артист.
— Режим, — ответил я.
— А дамы?
— И у дам режим, — хором ответили Лиса и Пантера.
— Тогда и у нас режим, — сказал артист
Михаил оказался человеком весёлым, компанейским, и через десять минут мы уже болтали, как давние друзья. Я с Михаилом — о делах театральных, а Ирина с девочками — о литературе. Она филолог, Ирина. Вскоре, правда, всё перемешалось, разговоры пошли вперемешку — о спектаклях, о книгах, об автомобилях, о фотоаппаратах, о магнитофонах, о загранице, о деревне, о комарах, о картошке…
— Чижик у нас огородник, — сказала Ольга. — Сам сажает картошку, сам убирает!
— В самом деле? — удивился Михаил.
— Вот этими самыми руками, — показал я.
— Что-то не видно мозолей!
— Не видно, — согласился я. — Одна сотка картошки, с чего быть мозолям? Вот у свекловичниц наших, чернозёмских, счет на гектары, тогда, конечно…
— Одна сотка?
— Именно.
— Всего-то?
— Урожая хватает на пятерых. Хороший сорт, правильная агротехника, — и разговор перёшел на огородные хитрости и проблемы сельского хозяйства. Таков советский человек — не о личном печётся, а обо всей стране заботится.
Девушки постоянно меняли место, очень им хотелось меж двух Михаилов посидеть. Верно, желания загадывали. Артист спросил, из чего у меня костюм пошит, такой красивый.
— Ассам, — и, предупреждая дальнейшие расспросы добавил: — это вид чесучи из Индии.
— И где он бывает в продаже? Никогда не видел.
— В Париже купил, три недели назад. В магазине готового платья. Пошить, конечно, лучше, но времени не было, я в Париже проездом был. Ничего, я человек простой (вспомнил я присказку Женьки Конопатьева), фигура стандартная, немножко подогнал портной, что при магазине работает. Теперь привыкаю. К костюму привыкнуть нужно. И ему ко мне тоже.